Уже почти семь, мне пора. Только уходить что-то не хочется. Мне еще надо уложить вещи и поужинать вместе с Джо, но я боюсь оставлять Луи на произвол судьбы.
— Ну что ты переживаешь? Все со мной будет нормально.
— Обещаешь?
— О чем речь? Я уже договорился со старой «Крысиной стаей». Проведем парочку игр. Мэрилин принесет солонины, а Дин Мартин — огурчиков.
— Ты с ними плутовать не будешь?
— С какой радости? Я у них выиграю с закрытыми глазами.
Я улыбаюсь, застегиваю куртку и обещаю позвонить ему «как только, так сразу». Луи останавливает меня уже в дверях. Мне вручается маленькая коробочка, завернутая в салфетку и перевязанная синей ленточкой.
— Открыть прямо сейчас?
— Само собой, — Луи потирает руки, — открывай.
Я разворачиваю коробочку и сдвигаю крышку. Цветок. Живой цветок кремового оттенка.
— Откуда он у тебя?
— Расцвел вчера вечером, — Луи показывает на ящик-клумбу. — Это пустынная лилия. Гесперокаллис волнистолистный. Наверное, твой приятель подсунул. В общем, я понял, что надо его сорвать для тебя. Типа… в знак благодарности.
— И ты высовывался… на балкон?!
— Ну высовывался. На секундочку. Я подумал, не худо бы тебе засушить его в книге и взять с собой. На счастье.
— Наверное, не просто на счастье? — Я испытующе гляжу на Луи.
— Не просто. — И Луи смущенно отворачивается.
Я уже выхожу из квартиры, но Луи опять останавливает меня:
— Чуть не забыл. Красное платье тебе очень к лицу.
— Правда?
— Круто смотришься. Жакет жакетом, Унгар, но в тебе полно блеска.
51
Пять тридцать утра. На Лондон пал легкий туман. Мы едем по Юстон-роуд к Вествею. За вокзалом виднеется верхушка башни, в которой живет Большой Луи. Дом приветствует меня. Из-за тумана его пропорции искажаются — кажется, что дом накренился. Как бы не рухнул к моему возвращению. Интересно, Луи на ногах? Бессонница у него прошла? Я-то и часа ночью не спала. Какой там сон!
Приемник в машине работает — я вслушиваюсь в сообщения о ситуации на дорогах. Правда, в запасе еще часа три, но мне предстоит хитрая операция — переезд с терминала на терминал. «Ройал Эйр Марокко» вылетает с терминала два, а мой рейс на Вегас — с терминала четыре. Когда Джо скроется из глаз, придется перебираться. Ничего, электрички ходят часто.
В пути мы разговариваем мало. Джо интересуется, захватила ли я крем от загара и имодиум. Отвечаю, что куплю в аэропорту. Джо спрашивает, не забыла ли я страховку. Отвечаю, что застрахуюсь позже, когда буду приобретать валюту.
— Как? Ты еще не поменяла деньги?
— А? Нет, не поменяла. Куплю доллары, когда прилечу на место.
— Доллары?
— Ну да… Марокканские доллары.
— Там разве доллары?
— А что, нет?
— Не-а. По-моему, там дирхамы в обращении.
— Ну ладно. Значит, куплю дирхамы.
Меня охватывает страх. Я вспоминаю про сверток Большого Луи. Он лежит на самом дне чемодана, прикрытый трусиками. Во мне теплится надежда, что если таможенники и будут рыться в моем чемодане, то не полезут в нижнее белье. Постесняются. Я намеренно оделась поэлегантнее, рассудив, что у бизнес-леди больше шансов проскочить без досмотра. На мне серый фланелевый брючный костюм, который я надеваю на собеседования и похороны.
— Тебе удобно будет?
— Ты о чем?
— Все-таки четыре часа лететь, а ты в этом костюме.
— Знаешь, я его так редко надеваю. Пусть проветрится.
— Костюму для походов по работодателям тоже положен отдых?
— А чего впустую висеть в гардеробе? Не так уж часто я хожу по работодателям.
Джо смотрит на меня. «Совсем рехнулась», — читается во взгляде.
Семь тридцать пять. Я все еще на терминале два. Мой рейс вылетает меньше чем через час. Локти зудят, волдыри на пальцах полопались, и мне даже не почесаться. Джо решил побыть со мной, пока я благополучно не пройду регистрацию. А то еще окошки перепутаю. Мне ничего не остается, как притвориться, будто регистрацию еще не объявили, и затащить Джо в бистро на чашечку кофе. Мне кажется, Джо нарочно тянет время. На что ему завтрак на «шведском столе»? Сколько времени требуется, чтобы съесть сосиску? Зачем он положил себе такой длиннющий кусок бекона — таких и не бывает? Ей-богу, мы отсюда никогда не уйдем. Сколько можно? Я силой отрываю Джо от рагу и выталкиваю из здания аэропорта. Мол, не люблю долгих проводов. У Джо обиженный вид. Наверное, он воображал себе этакую кинематографическую сцену: выход на посадку, я долго машу ему рукой из толпы пассажиров, и по щекам у меня льются слезы.