– Второй, я Одиннадцатый, звено газодымозащитников в левый холл девятого, побыстрее!
А у меня все задействовано, им людей и стволы послать – у других отобрать! Так те, другие, и отдадут, держи карман шире… А Головин и Чепурин через несколько дней мою работу разбирать будут, вот когда они на мне отыграются! Резерв им отдать? Так весь мой резерв одно отделение…
Хуже было другое: посылаю я, к примеру, звено к Суходольскому, а по дороге его перехватывает старший по званию Баулин и приказывает работать с ним. А разве майора ослушаются? Так людей Баулин перехватил, а мне сообщить забыл, но ведь я-то уже отметил, что послал Суходольскому звено! Он его ждет не дождется и, легко понять, шлет мне по радио самые добрые пожелания.
Пока Вася был РТП и на непрерывной связи, мне еще было полегче, а когда он по воле событий переключился на спасание и потерял контроль за обстановкой, то до прихода Кожухова фактически РТП оказался я. В этот отрезок времени я каждую минуту терял по килограмму живого веса, ибо на пожаре были задействованы почти все силы гарнизона, а командовать я даже своей Лизой не научился. Не припомню, испытывал ли я в жизни такую радость, как тогда, когда, взмыленный, прибежал Кожухов.
Могут спросить, как это так, капитан Рагозин, молоко, можно сказать, на губах не обсохло – и штабом командует? Поумнее никого не нашлось?
Поумнее были, даже рядом стояли – заместители Кожухова по профилактике и по технике. Они превосходно видели, что в силу обстоятельств я начал выполнять обязанности РТП, но в мою работу не вмешивались, разве что будто про себя советы давали. Почему? А потому, что в нашем боевом уставе записано: «Отдача на пожаре приказаний старшим начальником пожарной охраны, минуя руководителя тушения пожара, является моментом принятия на себя руководства тушением пожара». Усекли? Этот пункт – один из наиважнейших в нашем уставе, благодаря ему далеко не каждый вышестоящий начальник возьмет на себя смелость давать нам указания. А оба этих зама, отличные специалисты в своих областях, опыта тушения пожаров не имели – им по должности не полагалось этим заниматься. Но они молчаливо признавали, что капитан Рагозин с его «молоком» всетаки лучше владеет обстановкой. Сам, своими руками памятник бы отгрохал человеку, который этот гениальный пункт придумал!
И только с приходом Кожухова мы обрели настоящего, стопроцентного РТП, Даже не гора с плеч, а целый Эверест!
Четвертая помеха, она же самая главная: человек за двадцать самого высокого городского и областного начальства.
Сей момент щепетильный, и прошу понять меня правильно. Мы люди служилые, на плечах погоны и живем мы по уставу, то есть обязаны к начальству относиться со всевозможным уважением. Раз ему по должности ноложено выезжать ва все крупные пожары, – пожалуйста, милости просим: стоите рядышком, смотрите и переживайте, но, превеликая просьба – молча, ибо для того, чтобы тушить пожар, нужны специальные знания и опыт, каковых у вас нет. А ведь бывает, что на повышенные номера министры иной раз приезжают. Представляете, каково капитану командовать, когда министр на него смотрит?
Однако продолжу. Начальство на пожаре – это в хорошо и плохо. Хорошо потому, что оно своими глазами видит обстановку и убеждается, что пожарные не зря свой хлеб едят. А плохо потому, что оно желает все знать и посему требует непрерывной информации. И если бы только это! Оно еще и советует, как тушить пожар, а то и приказывает – нам, профессионалам! А это уже совсем скверно.
Представьте себе на минутку горящий Дворец, сотни штурмующих его пожарных, десятки машин и лестниц – и всем этим хозяйством нужно эффективно руководить, ни на что другое не отвлекаясь. А теперь представьте вокруг меня человек двадцать пять начальников – возбужденных, беспокойных, желающих немедленно знать, что будет дальше, неудовлетворенных, конечно, тем, что тушим и спасаем мы медленно, не так, как это, по их мнению, следует делать. И почти каждый из них что-то спрашивает, предлагает, подсказывает и приказывает – кому? Человеку, у которого в руках все нити, – начальнику штаба.
Особенно доставалось мне от генерала Ермакова, начальника УВД, которому подчинена и милиция, и пожарная охрана. Интереснейшая личность, герой войны, двух написанных о нем книг и одного кинофильма, кавалер не юбилейных, а боевых орденов. Он и для нас много делал: выбивал фонды на технику, обеспечивал жильем, защищал при неудачах – низкий поклон ему за это. Но лучше бы на пожары он не приезжал!
– Капитан, ты что, не видишь, люди на шторах висят?!
– Так точно, товарищ генерал, лестницы уже выехали.
– Капитан, почему до сих не тушат высотную часть?
– Пока не могут пробиться, товарищ генерал.
– Немедленно послать дополнительные силы!
– Посланы, товарищ генерал.
– Еще послать! Сними отовсюду! Вот эти десять человек почему стоят без дела?
– Резерв, товарищ генерал.
– Немедленно послать резерв!
– Слушаюсь, товарищ генерал. (А я скорее руку отдам, чем свой последний резерв!)
– А почему?..
– А зачем?.,
– А куда?., У меня секунды нет, в ушах трещит от информации, связные с боевых участков в очередь докладывают, мне тришкин кафтан латать нужно – затыкать одни дыры за счет других… Ну, думаю, извините, товарищ генерал… И я отмочил такое, что в мороз и ветер вспотел от своей неслыханной смелости… Но зато больше мне никто не мешал.*
* Добавление Нилина: «Таким осатаневшим я Диму еще не видел! Когда генерал ему что-то в десятый раз приказал – кажется, передислоцировать пятидесятиметровку к фасаду, – Дима вдруг налился кровью и как рявкнул: „Товарищ генерал, разрешите обратиться! Вы мне мешаете работать, товарищ генерал!“ Ермаков даже растерялся: „Ты что сказал?“ А Дима; „Так точно, товарищ генерал, мешаете мне работать!“ Ну, думаю, прощай, друг детства, Дима Рагозин! На него сразу два полковника налетели, заместители Ермакова – чтобы разорвать в клочья и рассеять по ветру. А Ермаков вдруг: „Отставить! Работай, капитан. Всем отойти от штаба!“ Тут Кожухов прибежал, и Дима со своим хамством отошел на задний план. Вот ведь везучий, собака!»
Еще об одном обстоятельстве, которое сильно затрудняло боевые действия.
До тех пор, пока огонь не врывался в помещения, главным врагом находившихся там людей был дым. Он проникая в комнаты даже при закрытых дверях – через щели, вентиляционные отверстия. Во многих случаях, когда люди проявляли находчивость и затыкали щели всем, что попадалось под руку, дым пробивался не так сильно, но часто люди распахивали или разбивали окна.
С верхних этажей вниз то и дело летели стекла – тяжелые, иной раз вместе с рамами, попадет в человека – разрубит, как мечом. Одним таким стеклом врезало по трехколенке, с которой перебирался на штурмовку Лавров: к счастью, он успел зацепиться за подоконник, Другой осколок весом с добрый пуд рубанул по кабине автолестницы, третьим выбило из рук солдата и покорежило пеногенератор. Летели вниз и другие предметы: так, с восьмого этажа музыканты из ансамбля стали выбрасывать инструменты, а в одном шаге от Славы Нилина в асфальт врезался здоровенный контрабас, а с высотки, где на нескольких этажах были гостиничные номера, выбрасывали чемоданы, портфели, шубы…
И все пространство вокруг Дворца было усеяно битым стеклом, вещами… Словом, опасности подстерегали пожарных не только внутри Дворца, но и снаружи. Лично мне к тому же сильно мешало работать то обстоятельство, что каждую обнаружеиную ценность бойцы приносили в штаб и клали на стол. Так у нас положено; любую ценность обязательно подбери и доставь м штаб.
На этом моменте я хочу остановиться. Из всех побасенок, что распространяют о нас обыватели, особенно болезненно мы воспринимаем одну: будто у погорельцев пропадают ценные вещи. Клеймо, и какое! Да будет вам известно, что никогда пожарный не польстится ни на какое барахло. Нет для пожарного худшего оскорбления, чем обывательские обвинения в мародерстве. У нас даже чувство юмора исчезает, когда слышим об этом, выть на луну хочется. Дед за свою долгую пожарную службу знал только одного, который положил и карман магнитофонную кассету и то ли забыл, то ли намеренно не отдал. Год разговоров было, выгнали парня из пожарной охраны с «волчьим билетом».
Так разговор о ценностях я затеял потому, что во время Большого Пожара с полчаса был миллионером. Ну, может, и не миллионером, но такого количества денег ни я, ни кто другой из наших ребят в натуре не видывали.