Таким образом, во время обеда у меня постепенно появилась уверенность… а к десерту я уже чувствовал себя чуть ли не победителем… Вера в себя – прекрасная вещь!
Я всегда боялся гулять по улицам накануне гонки. Постоянно натыкаешься на кого-нибудь знакомого. Ввязываешься в разговор, а это возбуждает и очень сильно утомляет.
У меня было хорошее настроение, и чтобы его не испортить, я решил немного отдохнуть.
Войдя в номер, я увидел разложенный на постели смокинг. Я позвонил жене. Она еще находилась в столовой.
– Скажи мне, пожалуйста, зачем мне принесли смокинг? Ты же хорошо знаешь, что те великолепные вечера после гонок приводят меня в ужас.
Жена не удостоилась ответить на мой вопрос, но сказала мне:
– Позвони горничной и попроси её, чтобы его прогладили. Я забыла это сделать.
– Но…
– Никаких но… делай, как тебе говорят. Ты никогда ничего не знаешь. А вдруг выиграешь, и тебя пригласят к принцу Ренье, хорошо ж ты будешь выглядеть – без смокинга... Хорошенько выспись.
И положила трубку в приступе смеха.
Чтобы оправдаться перед самим собой за то, что я ей уступил, я подумал, что лучшим способом освободить от смокинга постель, куда я думал улечься, будет позвать горничную. Это оправдание было не самым лучшим, но в духе традиций мужского тщеславия.
Мой торжественный костюм отнесли прогладить… а сам я заснул сном праведника.
Через три часа меня разбудил телефон. Синьор Уголини хотел срочно встретиться со мной. Я хорошо выспался, чувствовал себя в хорошей форме, и у меня было отличное настроение. Его не могло испортить даже такое неприятное известие о том, что меня хочет навестить маэстро.
Решил, пусть лучше он зайдет ко мне в номер, нежели будет ожидать меня в холле. То, что он делает из этого некую тайну, скорее всего, означало, что его разговор с Феррари привел к серьезному решению, и он не хотел, чтобы нас кто-нибудь слышал. Меня всегда забавляло театральное поведение итальянцев, и я никогда не воспринимал их широкие жесты и сетования слишком серьезно. Поэтому я спокойно ожидал Уголини.
В номер он вошел торжественно, широко улыбаясь.
– Пришел сообщить тебе радостную новость. – На мгновение он замолчал, чтобы увидеть мою реакцию. Мне показалось, что мое «Это приятная неожиданность, маэстро» его разочаровало, даже смутило, но он продолжил:
– Я долго говорил с синьором Феррари. Рассказал ему о сегодняшних тренировочных заездах, и он мне сказал, дословно: «Только Тринтиньян может спасти нашу честь. Развяжите ему руки в выборе автомобиля, пусть выберет тот, который сочтет лучшим, считайтесь с его мнением.» Неужели это не радостное известие?
Разумеется, я не мог сказать ему «нет»… А сам сразу же подумал о вчерашнем прогнозе старого лиса Широна. Тем не менее, я приготовился к тому, что последует дальше. Я слишком хорошо знал Уголини. Сначала накормит обещаниями, чтобы тотчас же вслед угостить горькой пилюлей.
Эта пилюля не заставила себя долго ждать. Уголини вздохнул, будто хотел добавить себе смелости, и продолжил:
– Однако, Коммендаторе хочет, чтобы завтра ты опробовал новые шасси, а если они не подойдут, то в субботу – другие. Работа предстоит большая. А после субботней тренировки мы снова позвоним ему в Модену, чтобы он перед гонкой принял решение. Замена осей и коробок передач на каждом автомобиле потребует около восьми часов работы… а у нас четыре автомобиля… это же ужас!
Это было действительно ужасно, и я подумал о Меацци и его небольшой команде механиков. Толпу привлекали внимание лишь гонщики, и те, кто видел наши ожоги после гонки, даже отдаленно не подозревали о работе механиков, о часах, проводимых ими в мастерской, где, скрытые от взоров зрителей, они непрестанно что-то собирают и разбирают…
Однажды, когда я заговорил об этом с Меацци, он мудро ответил мне:
– Каждый в чем-то хорош. Из меня вполне мог бы получиться неплохой гонщик. Но быть механиком ничуть не хуже. Что Бог не делает, все к лучшему. Такой человек, как Нуволари, например, не мог жить иначе, как только за рулем болида, опять же, я, например, безмерно счастлив, когда слышу, как ровно работает мотор, подготовленный моими механиками. Когда какой-нибудь из наших автомобилей побеждает, нам даже не нужно, чтобы нас чествовали, мы радуемся сами про себя, а это самое важное.
Я отправился вместе с Уголини в боксы. Чувствовал, что механики, которые уже знали, что «шеф» сделал из меня гонщика номер один, будут рады, если увидят, что я нахожусь вместе с ними и интересуюсь их работой, разговариваю с ними и высказываю свое мнение. Мои мысли были настолько заняты машинами, что я забыл, собственно, сколько времени. В боксы я пришел в пятом часу вечера, а был уже десятый час, когда жена позвонила мне и спросила, буду ли я вообще ужинать.
Я вернулся в гостиницу, предупредив механиков, чтобы на мой автомобиль установили шасси с редуктором. Я не верил, что это позволит мне ехать быстрее, но, тем не менее, надо было это попробовать.
После тренировочных заездов третье время
Пятничные тренировочные заезды завершились катастрофой. Если на прошлом шасси я за один круг переключал скорость лишь двенадцать раз, то на этот раз должен был переключаться восемьнадцать, и при этом я никак не мог подобрать правильную передачу. По сранению со вчерашними 1'44,4", я не смог пройти круг быстрее, чем за 1'45,3".
В то время как я полностью исчерпал свои возможности и шел все хуже и хуже, остальные, как бы насмехаясь надо мной, снова и снова улучшали свои времена.
Мосс на автомобиле Фанхио показал время 1'41,2", на одну десятую лучше вчерашнего времени аргентинца; Бера на «Мазерати» смог пройти за 1'42,5". И Миерес, Муссо и Виллорези превзошли мое вчерашнее время 1'44,4", так что я оказался на девятом месте.
Поскольку боксы просто кишели журналистами, соперниками и механиками, я не хотел показывать свою нервозность.
Выскочив из автомобиля, я шепнул Уголини на ухо:
– Через час встретимся в боксах.
Как я уже говорил, моя гостиница находилась в нескольких шагах от боксов. Я быстро отправился в свой номер, чтобы расслабиться и спокойно поразмышлять; мне это было необходимо.
Чувствовал себя слишком «Prdko». Утопив педаль газа, автомобиль быстрее не поедет.
Вершиной иронии стал момент, когда я увидел висящий на плечиках, повешенных на шкаф, свой смокинг. Находясь в номере, он постоянно бросался мне в глаза. К счастью, моей жены уже не было, иначе я, пожалуй, непременно сказал бы ей что-нибудь неприятное.
На самом деле, жизнь полна иронии. Когда я скорбно размышлял над своими проблемеми, мой товарищ Андрэ Симон просто не помнил себя от радости. Счастливая случайность, исключительное счастье, ему выпал, пожалуй, самый крупный шанс в жизни. Нойбауэр предоставил ему возможность сесть за руль одного из «Мерседес» вместо получившего повреждения и травмированного Херманна.
Симон приехал в Монако, чтобы выступить вне зачета на собственном «Мазерати». У него просто не было другой надежды на участие в гонке, и тут все для него изменилось. Вступительный экзамен он сдал на отлично, и Нойбауэр сказал ему: «Браво, в воскресенье ты примешь участие в гонке.» Я представил себе сияющее лицо Симона, и это меня подбодрило. Я был счастлив, что он получил вознаграждение за свои заслуги. Я же утешался тем, что французский гонщик, наконец-то, получил шансы на успех: Бера был гонщиком номер один у «Мазерати», я был первым номером у «Феррари», и, наконец, Симон стал официальным гонщиком «Мерседес». Не правда ли, приличный итог.
Когда же, в конце концов, и у нас кто-нибудь из конструкторов решится построить автомобиль для этих гонщиков? Меня снова охватила ностальгия по синим автомобилям, и я с умилением подумал о своих товарищах, Манзоне и Байоле. Они собирались выступать на синих автомобилях.
Однако «Гордини» были не способны противостоять немцам и итальянцам. Один ремесленник, пусть даже выдающийся, не может конкурировать с организацией завода. Мы с Бера знали, что означает гоняться на автомобилях марки «Гордини». Именно этим сегодня с утра на тренировке занимались Манзон и Байоль, собираясь как бы совершить гонку. Нам с Бера раньше также приходилось выезжать на каждую гонку со стиснутыми зубами и сильно рисковать лишь для того, чтобы не очень сильно отстать, а когда мы оказывались на хорошей позиции, у нас от страха замирало сердце из опасения за возможную поломку.