Теперь у неё оставалась эта четвёрка друзей и недругов. А у меня не было никого. Я тихо ревновала, но в её отношения с одноклассниками не встревала. Я понимала, что стала ей безразлична, и это меня ранило. Мы даже здороваться перестали и делали вид, что друг друга не замечаем. В библиотеке мы сидели по разным углам и тоже нас будто бы ничто не связывало. Библиотекарь забеспокоилась, ведь в прежние времена мы были не разлей вода. На всю школу мы в те годы являлись единственными книгочеями, кроме нас никто не ждал звонка с тем, чтобы сразу же рвануть в библиотеку, только мы и были постоянными обитателями этого безлюдного места, так что сложно было не заметить разлада между нами. Библиотекарь попыталась как-то спросить, что происходит, но я сделала вид, что не понимаю вопроса, но весь следующий урок прорыдала в туалете, спрятавшись от знакомых глаз на этаже старшеклассников.
Собственно, Оська была права, упрекнув меня в любви к громким словам, и нелюбви к делам. Я понимала справедливость этого обвинения. Какой-нибудь там сбор по квартирам подписей в защиту Луиса Корвалана в счёт, разумеется, не шёл, по сути, это тоже было пафосной чушью, а не чем-то полезным. Я не знала, впрочем, что полезного делают для общества две оставшиеся оськины подружки, и уж тем более Гера Густышкин с Сашей Радкевичем. Но они хотя бы и языком не трепали, это факт. Сама Оська, как я узнала спустя много лет, обихаживала двух обезноженных стариков из своего подъезда, ежедневно бегала в магазин покупать им продукты. Старики эти пережили её на много лет… Спустя четверть века учителя вспоминали, что Оська была единственной, кто откликался на их просьбы задержаться, чтоб почистить аквариумы в кабинете биологии или вымыть колбы в химической лаборатории. Тогда я об этом не имела ни малейшего представления, эта сторона оськиной жизни прошла мимо меня стороной. Она об этом никогда не рассказывала и уж тем более не гордилась этим.
И всё-таки сейчас я думаю, что основной причиной нашего разрыва была не моя пафосность на фоне тихих добрых оськиных дел, а то, что я безбожно тиранила её. Я быстро вымахала и была самой высокой в классе, а она оставалась маленькой, словно забыла, что девочкам в её возрасте следует расти. Я была азартной, а она тихой. Мне легко удавалось подбить её на то, что ей самой не очень-то и хотелось. Да и увлечения у меня были странноватые. Вероятно, они её пугали. Ещё можно как-то понять, когда девочки играют в мушкетёров, но в Жана Вальжана или в хижину дяди Тома… не всякая извращённая фантазия до этого додумается. Я могла вдруг ни с того, ни с сего решить, что мы должны устроить постановку «Маленького принца», и все роли в спектакле играть вдвоём, и требовала, чтобы она срочно начинала учить сказку Сент-Экзюпери наизусть. Короче, меня и моих ежедневных новых идей для неё было слишком много. И Оська, лишь только представилась возможность, спаслась от меня, как сумела, а я переживала и делала вид, что мне всё равно.
А потом, в мае месяце, наш класс отправили на «Зарницу» в Красное Село. Я избегала столь грандиозных мероприятий и, сославшись на нездоровье, осталась дома. А Оська уехала и неделю была военным регулировщиком. И заняла на соревнованиях первое место. Из Красного Села она вернулась с наградой — полосатой милицейской палочкой. И с температурой за 40. К Оське никого не пускали, и мать её, когда открывала дверь, выглядела уставшей и встревоженной.
Наступили летние каникулы. Все разъехались по дачам и пионерлагерям, а Оську положили в нейрохирургический институт. Впрочем, меня тогда тоже госпитализировали, правда, в другую больницу. У меня в то время постоянно болела голова, от переживаний боль усилилась, так что лето наполовину пропало. Я не очень из-за этого расстраивалась, решив, что больница — отличное место для того, чтобы набраться жизненного опыта — в тот год я окончательно решила, что стану писателем, и это было мне на руку. Кроме того, меня вдохновляло чувство сопричастности. Оська болела, и я тоже болела. Это совпадение мне напомнило те времена, когда мы во многом сходились. Ведь было же, было прекрасное время, когда мы порой даже мыслили тождественно! В пятом классе, к примеру, нам задали написать сочинение о любимом уголке природы. Я придумала из головы такой уголок, со старым морщинистым корявым дубом. Оказалось, что и Оська придумала такой же — один в один. Учительница литературы прочитала вслух два наших сочинения, и весь класс смеялся, думая, что мы списывали друг с друга, ведь в наших опусах, дай Бог, расходились несколько слов — в остальном они полностью совпадали.