Узнай сейчас воровские авторитеты, что Кайзер долгие годы служил тайным осведомителем гэбухи и докладывал на Лубянку обо всех серьезных решениях схода — ему не то что не бывать смотрящим, но и с жизнью придется расстаться в каком-нибудь брянском лесу. Как поступают российские воры с предателями, уж кто-кто, а Кайзер знал не понаслышке…
Беспокойство его было не надуманным. Он понимал, что в его темной биографии есть одно пятнышко, одна тайночка, о которой ему неделю назад напомнили по телефону… Если о ней прознал этот самый загадочный Александр Иванович, то о ней могут узнать и другие, куда более опасные для Кайзера люди. И он даже догадывался, откуда может быть утечка…
Шота незадолго до гибели шепнул Максиму, что бывший российский смотрящий Медведь всю жизнь вел досье на крупных воровских авторитетов. И было в этих досье собрано много чего такого, о чем иным законным ворам хотелось навсегда позабыть. Когда же смотрящим по России избрали
Варяга, Медведь вроде бы собирался передать ему весь этот архив, да, видно, не успел — умер… Во всяком случае, прошло уже девять лет, как похоронили Медведя, но Варяг так и не воспользовался этим архивом — то ли не нашел, то ли придерживал… В любом случае, сделал вывод Максим, если такой архив и в самом деле существует, то какие-то компрометирующие документы о его, Кайзера, связях с КГБ там вполне могут оказаться… А раз так, то стоило бы пошмонать в давно пустующем доме Медведя… Именно с этой целью Максим и послал вчера вечером в Кусковский парк бригаду Сухаря, бывшего спецназовца внутренних войск, который в последние годы выполнял для него деликатные поручения.
Но Сухарь дело бездарно провалил: то есть он нашел сейф, нашел и чемодан с бумагами, но до Кратова не довез. В последний момент на Сухаря и его пацанов налетел невесть откуда взявшийся ухарь со стволом и в ходе перестрелки отбил ценный груз… Так что Сухарь автоматически превратился в опасного свидетеля: организовать бандитский налет на особняк Медведя — святотатство, все равно что ломануть Мавзолей на Красной площади. Такой подлости Кайзеру законные не простят — это преступление будет почище стучалова в КГБ… Послышался короткий пронзительный сигнал клаксона. Максим от неожиданности даже вздрогнул. Он подошел к окну и отдернул занавеску. А, приехали! Ну наконец-то…
Глава 5
Просигналив отрывисто и злобно, черный джип «шевроле-блейзер» медленно подкатил к высоким стальным воротам обширного дачного участка и встал, озаряемый двумя перекрестными лучами мощных прожекторов. Одноглазая камера слежения хищно впилась в его лобовое стекло, точно могла проникнуть за тонкий слой зеркальной тонировки и распознать сидящих в салоне. Джип был густо покрыт дорожной пылью, а хромированная решетка на радиаторе сильно вдавлена внутрь. Видно, водила от души протестировал ходовые качества могучего американского внедорожника на раздолбанных трассах Подмосковья.
— Вы че, мужики, в ограду Химкинского моста, что ль, впендюрились на полном скаку? — со смехом поинтересовался, распахивая тяжелые ворота, привратник Гришка Михеев — рослый здоровяк в камуфляжной куртке.
У Максима Петровича на даче все было заведено как в секретной воинской части: камеры слежения по всему периметру трехгектарного участка и незаметная для стороннего глаза вооруженная охрана во главе с рослым привратником-дневальным. Гришка сутки через трое сидел в небольшой дощатой будочке за воротами и лениво таращился то на экран портативного телевизора, то на монитор камеры внешнего наблюдения. Появление мужиков в джипане стало для него долгожданной развлекухой, нарушившей тоскливое течение одиноких часов суточной вахты.
Из джипа вышли двое хмурых парней.
— Отставить разговорчики! — отрезал как бы тоже в шутку, хотя и без тени улыбки тот, который сидел за рулем, — чернявый здоровяк Кок.
— Не, Кок, ты все же скажи мне: ну кто так ездит? Ты ж, блин, не в танке, это ж дорогая иномарка! С ней надо как с девкой молодой — ласково, нежно… — балагурил охранник.
— Пошел ты! — буркнул Кок. Ему сейчас было не до Гришкиного зубоскальства. В ушах все еще стоял жуткий скрежет, звон стекла и визг тормозов изуродованной «шкоды-фелиции». А перед глазами — страшный, окровавленный труп Петьки Краба. — Максим Петрович наверху?