Демонстрации оппозиционеров 7 ноября 1927 года потерпели фиаско. Единственным результатом этих демонстраций было то, что 14 ноября Троцкого и Зиновьева исключили из партии, а Каменева, Раковского, Смилгу и Евдокимова — из Центрального Комитета. Их последователей повсюду выбрасывали из партийных организаций. Зиновьев и его последователи вновь отреклись от своих ошибок. Сторонники же Троцкого в тот момент держались твердо.
Нетрудно установить фактическое количество троцкистов и зиновьевцев к тому моменту. С отречениями и саморазоблачениями выступили 2500 оппозиционеров (после съезда 1927 года), а 1500 человек были исключены из партии. Ведущие троцкисты были отправлены в ссылку. В январе 1928 года в город Алма-Ата был выслан сам Троцкий. Раковский, Пятаков, Преображенский и другие «левые» отправились в изгнание в Сибирь и другие районы азиатской части страны.
16 декабря 1928 года Троцкий ответил отказом на предложение полностью прекратить политическую деятельность. И тогда Политбюро приняло решение о его высылке из СССР. Против этого решения выступали Бухарин, Томский, Рыков и, по-видимому, умеренный сталинец Куйбышев.
22 января 1929 года Троцкий был арестован и выслан в Турцию.
«ВЕРНЫЕ И ПРЕДАННЫЕ»
По мере того, как его соперники один за другим терпели поражение, Сталин продвигал новых людей, совсем иных по своим качествам. Ни один из этих новых не имел репутации теоретика; но при случае они могли изложить определенную линию с трибуны партийного съезда в обычной марксистской фразеологии, что до известной степени прикрывало их неспособность. Мало кто из них принадлежал к самому старшему партийному поколению. Но все они были старыми большевиками, отличавшимися упорством и склонностью к кропотливой, повседневной административной работе.
В числе этих новых были если не блестящие, то, во всяком случае, способные люди. Было естественно, например, что Молотов, лучший бюрократ России, стал на сталинскую платформу. В свое время Молотов редактировал «Правду», а в 1917 году был одним из руководителей подпольной большевистской группы в Петрограде. В 1921 году Молотов стал кандидатом в члены Политбюро, в следующем году к нему в том же качестве присоединился крутой администратор В. В. Куйбышев. Новая группа сталинцев пришла к власти в январе 1926 года. Ворошилов, ставленник Сталина со времен гражданской войны, стал членом Политбюро; кандидатами в Политбюро стали Ян Рудзутак — латыш, олицетворявший собою несгибаемость старого подполья, — и Г. И. Петровский, в прошлом член Государственной Думы, а позднее исполнитель сталинской политики.
В том же 1926 году Рудзутака перевели из кандидатов в члены Политбюро — это случилось после исключения Зиновьева, — а состав кандидатов был усилен пятью новыми сталинцами: «Серго» Орджоникидзе, который был членом ЦК с довоенных времен, Сергеем Кировым, назначенным руководить ленинградской партийной организацией после разгрома зиновьевцев, Лазарем Кагановичем и Анастасом Микояном.
Орджоникидзе, которого Ленин предлагал исключить из партии на два года за его жестокость по отношению к грузинским коммунистам в 1922 году, был по профессии фельдшером. Необразованный ни в чем, кроме партийных дел, он производил на иностранцев впечатление симпатичного, но хитрого человека. Есть предположения, что Орджоникидзе участвовал в интригах вместе с Зиновьевым в 1925 году и вместе с Бухариным в 1928— а потом последовательно предал и того и другого.[38]
С другой стороны, колебания Орджоникидзе происходили скорее всего от его слабохарактерности, а не от злой воли. Он был не холодным и расчетливым, а темпераментным человеком. Он был готов принять Зиновьева и Каменева обратно в члены партии в 1927 году на лучших условиях, чем предлагал Сталин. Орджоникидзе говорил тогда о них как о людях, «которые немало пользы принесли нашей партии и не один год боролись в наших рядах»,[39] и с горячностью отмежевался от наиболее тяжелых обвинений по адресу Троцкого.[40] Орджоникидзе пользовался значительной популярностью в партии и в последующие годы оказывал на ее политику в какой-то мере смягчающее влияние.
Киров вступил в партию в Томске в 1904 году, 18-ти лет от роду. При царизме его четыре раза арестовывали и высылали. В момент Февральской революции 1917 года Киров руководил большевистской организацией во Владикавказе. Работа была типичной для подпольщика-боевика: не крупной по масштабу, но требующей большого напряжения.
Подобно Орджоникидзе, Киров тоже не обладал некоторыми худшими сталинскими чертами. Как и Орджоникидзе, он был довольно популярен в партии. Киров был русским по национальности, Сталин — нет. Кроме того, единственный среди всех сталинцев, Киров был очень убедительным оратором. Он неуклонно проводил сталинскую политику коллективизации и индустриализации, но, похоже, без того оттенка злобности, который характерен для Сталина и его ближайших соратников. Киров бывал беспощаден, однако он не был ни злодеем, ни раболепным исполнителем чужой воли.
Зарубежный коммунист, долго имевший дело с Кировым, вспоминает, что в его ленинградском кабинете не было и следов так называемого «революционного энтузиазма», а сам Киров «по своим высказываниям и методам руководства напоминал культурных высших чиновников, которых я знал в Брюнне».[41]
Такие люди как Киров и Орджоникидзе, Рудзутак и Куйбышев, чьи судьбы позже стали важными вехами и в то же время препятствиями на пути большого террора, — такие люди были сторонниками и союзниками Сталина, но не безусловно преданными ему фанатиками. Они просто не замечали логических тенденций сталинской политики, не могли представить себе всех темных и мрачных возможностей сталинской личности. То же можно сказать и о Власе Чубаре, кандидате в члены Политбюро с ноября 1926 года, и о С. В. Косиоре, вошедшем в Политбюро в следующем году. Оба они были большевиками с 1907 года, оба рабочего происхождения.
В начале 30-х годов говорили, будто Сталин однажды сказал Ягоде, что предпочитает людей, поддерживающих его из страха, а не по убеждениям, ибо убеждения могут меняться.[42] Когда доходило до дела, Сталин не мог быть уверен, что сторонники по убеждению поддержат его решительно во всем. И он расправлялся с ними столь же беспощадно, как с оппозиционерами, памятуя фразу Медичи, флорентийского герцога времен Инквизиции: «Есть заповедь прощать врагам нашим, но нет такой заповеди, чтобы прощать нашим друзьям».
Среди сталинцев, выдвинувшихся в 20-е годы, наиболее типичным был Лазарь Каганович. В 1922 году Сталин поставил его заведовать тогдашним Оргинструкторским отделом ЦК, находившимся в подчинении Секретариата. На XII съезде партии, в 1924 году, Каганович был введен в Центральный Комитет и Секретариат. После этого Сталин назначал Кагановича на важнейшие посты — первого секретаря ЦК КП Украины с 1925 по 1928 год (его отозвали с Украины, когда
Сталин решил сделать некоторые уступки); первого секретаря московского обкома с 1930 по 1935 год. А в 1933 году, в дополнение к своей основной партийной должности, Каганович еще руководил ключевым сельскохозяйственным отделом Центрального Комитета партии.
Каганович, человек до некоторой степени поверхностный и не умевший глубоко разбираться в делах, был зато блестящим администратором. Ясный ум и сильная воля сочетались в нем с полным отсутствием каких-либо гуманных самоограничений. Если мы применили слово «беспощадный» в качестве общей характеристики Кирова, то в применении к Кагановичу слово «беспощадный» звучит совершенно буквально — он не знал ни пощады, ни жалости на протяжении всей своей карьеры.
40
39. isaak Deutscher, «The Prophet Unarmed», London 1959. (Имеется стереотипное изд. 1970) p. 351, note 2. (В своем изложении Дейчер пользуется неопубликованным архивом Троцкого).
42
41. Alexander Weissberg, «Conspiracy of Silence», London 1952, p. 501 (оценку этого источника см. приложение 8).