Кребсу «мы останемся вашими друзьями при любых обстоятельствах»[964] в надежде, что его слова возымеют действие. Как еще можно объяснить эти заверения?
Между 1939 и 1941 годами поощрялись нападки на Великобританию, но всякое упоминание слова «фашизм» было запрещено. Советник советского посольства в Париже Николай Иванов получил пять лет тюрьмы за «антигерманские настроения».[965] Приговор был утвержден — вероятно, из-за бюрократической волокиты — в сентябре 1941 года.
Эренбург приводит в своих воспоминаниях слова старого советского дипломата, который горько заметил, что два года, сэкономленные германо-советским пактом, были потрачены почти впустую. И добавляет: «Он (Сталин) подозревал в коварстве своих ближайших друзей, а Гитлеру поверил».[966]
Существует мнение, согласно которому вся ненависть и вражда были сконцентрированы на Троцком, поэтому Гитлер как бы оставался в тени. Гитлер был пугалом, скорее предназначенным для устрашения партии, нежели реальной угрозой. С психологической точки зрения в этом, по-видимому, есть доля правды. Однако нужно сказать, что недостаточный контакт с действительностью, обнаруженный Сталиным накануне нацистского вторжения, не чувствуется в его подходе к созетско-германским отношениям в первый период действия пакта. В 1939-40 годах СССР держался непреклонно и отказывался брать на себя конкретные обязательства. Оказывая Германии, как союзник, определенные услуги, он неизменно проявлял даже в самых незначительных переговорах цепкость и подозрительность, торговался за каждую мелочь. В последующий период войны эти же черты были характерны для его отношений с англо-американскими союзникалли. Таким образом, утрата чувства реальности — это своего рода «комплекс» 1941 года.
Возможно, что, сознавая беспомощность своей армии и своего режима перед лицом германского нападения, Сталин продолжал слепо надеяться на дополнительную двухлетнюю отсрочку, — надеяться вопреки здравому смыслу. Удача сопутствовала ему долгие годы, и он, видимо, окончательно уверовал в благосклонность судьбы. Но как бы там ни было, 22 июня на него посыпались отчаянные (и нелепые) донесения с границы: в нас стреляют, что нам делать?
А ведь советская армия была больше по численности, сильнее по материальной части и не хуже оснащена гехнически, чем немецкая. Только в одном нельзя их сравнить: немецкое командование, штаб и офицерский состав были на много голов выше. Гитлер устранил ряд высших офицеров, но у него хватило ума, чтобы понять: вести войну без хорошо обученных военных кадров — невозможно.
Советские армии, принявшие на себя удар немцев, были к этому не подготовлены и не получили нужной поддержки. Они начали в панике отступать. Реакция Сталина была мгновенной: он приказал расстрелять командующего Западным фронтом Павлова и его начальника штаба Климовских, за которыми последовал генерал Коробков, командующий разбитой 4-ой армией. Но это не могло спасти три армии и четыре механизированных корпуса, попавших в ловушку между Минском и Белостоком.
Советская авиация, обладавшая огромным численным превосходством над немецкой, была почти полностью уничтожена в первые дни войны. Правда, только одна шестая часть истребительной авиации была укомплектована машинами последнего образца.[967] Но это не сыграло решающей роли: превосходство оставалось весьма внушительным — 5:1, хотя бы только в численности самолетов. По недавним подсчетам ген. — майора П. Григоренко только одних отвечающих современным требованиям советских самолетов было 2700–2800 в то время, как у немцев весь воздушный флот состоял из трех-трех с половиной тысяч машин. Ошибки Сталинского руководства ВВС усугублялись, однако, промахами в управлении производством и конструкторской работой. Подготовка пилотов была на низком уровне, тактика была отсталой. Кессельринг назвал уничтожение советских бомбардировочных соединений «избиением младенцев».
Давние недостатки советского самолетостроения и ВВС обнаружились с новой силой в результате главного просчета Сталина — его неверия в возможность немецкого вторжения. Большие соединения советских ВВС находились в момент вторжения на земле и были уничтожены за несколько часов. Сталин, как и следовало ожидать, приказал расстрелять генерала Рычагова, командующего авиацией Северо-западного фронта. Другой генерал, Копец, потерявший шестьсот самолетов, нанеся при этом лишь незначительный ущерб «Люфтваффе», покончил с собой, не дожидаясь кары.
967
31. Полк. Б. С. Тельпуховский «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-45 гг.», Москва, 1959, стр. 40; см. также Erickson, р. 583.