Но пытаться абстрактно исследовать экономику труда заключенных — явная ошибка. Ведь получается, что человек, уничтоженный одним-двумя годами безжалостной каторги, «полезнее» человека, содержащегося в тюрьме. Нет, лагеря были прежде всего эффективны политически. Они изолировали от народа всех потенциальных зачинщиков беспорядков, они служили страшнейшим пугалом против любой антисоветской деятельности или даже сомнительных разговоров. Если предположить, что политический террор был кому-то необходим, то лагеря были, так сказать, полезным конечным продуктом террора.
Как все остальное в сталинскую эпоху, система лагерей действовала по принципу давления сверху. Каждый лагерь имел свой план, каждый начальник лагеря работал с перспективой либо наград, либо наказаний. Иногда это приводило к странным результатам. Так, есть сообщения о начальниках, которые держали у себя пойманных беглецов из других лагерей. Они не хотели отдавать работников по принадлежности, как было положено. Или известен случай с группой стариков и инвалидов в пересыльной тюрьме в Котласе: они жили и жили в тюрьме, потому что ни один лагерь не желал принимать их по, так сказать, очевидным экономическим причинам. Так прожили они больше года и в конце концов проблема разрешилась сама собой — несчастные постепенно все и умерли на пересылке.[439]
РАЦИОН И ЖИЗНЬ
В лагерях применялась система норм и рационов. Основной принцип состоял в том, что существовали различные «котлы» питания. Принцип этот несложен. Точные цифры варьируют довольно значительно. Элинора Липпер дает следующий типичный рацион для колымских лагерей, где она была заключенной. Мужчины в этих лагерях получали тот же рацион, что и женщины, за исключением шахтеров и других занятых очень тяжелым физическим трудом, получавших повышенный рацион.
Суточный рацион хлеба (в граммах):
Мужчины на тяжелых работах
для выполняющих и перевыполняющих нормы ― до 800-900
для выполняющих от 70 % до 99 % ― 700
для выполняющих от 50 % до 69 % ― 500
штрафная норма ― 300
Мужчины на «легких» работах и женщины
для выполняющих и перевыполняющих нормы ― 600
для выполняющих от 70 % до 99 % ― 500
для выполняющих от 50 % до 69 % ― 400
штрафная норма ― 300
В дополнение к этому, все зэки получали похлебку, 100 гр соленой рыбы и 60 гр крупы; 5 гр муки, 15 гр растительного масла, 10 гр сахара, 3 гр чая, 300 гр кислой капусты.[440] Заключенный поляк, находившийся на Колыме в 1940-41 годах, вспоминает, что за половину нормы давали пайку в 500 граммов, а за меньшую выработку — 300.[441]
В книге Далина и Николаевского приводится рацион одного из северных лагерей в ту же зиму 1941-42 годов: за полную норму — 700 граммов хлеба плюс суп и каша; для невыполняющих — 400 гр хлеба и суп..[442]
Большинство северных лагерей имело нормы, близкие к указанным выше. Вне арктических районов хлеба давали меньше:
за перевыполнение нормы ― 750-1000 гр.
за 100 % нормы ― 600–650 гр.
за выполнение от 50 % до 100 % ― 400–475 гр.
штрафная норма (ниже 50 %) ― 300–400 гр.[443]
Любопытно сравнить эти нормы с нормами известного японского лагеря для военнопленных на реке Куай (Тха Махан). Там пленные получали на день 700 гр. риса, 600 гр. овощей, 100 гр. мяса, 20 гр. сахара, 20 гр. соли и 5 гр. растительного масла, что составляло 3400 калорий, в составе которых, как и в СССР, сильно недоставало витаминов.[444]
Можно сделать и некоторые другие сравнения. В начале тридцатых годов, когда на Украине свирепствовал голод, нормы хлеба в украинских городах были такие: 800 граммов для рабочих тяжелой промышленности, 600 граммов для остальных рабочих, 400 граммов для служащих. Во время блокады Ленинграда в 1941-42 годах, когда от одной трети до половины населения умерло от голода, рационы хлеба в самый худший период были следующие:
октябрь 1941 года — 400 граммов в день для работающих и 200 граммов для иждивенцев;
конец ноября 1941 — 250 граммов для работающих и 125 граммов для иждивенцев;
конец декабря 1941 — до 350 граммов для работающих и 200 граммов для иждивенцев.[445]
В Ленинграде выдавались еще небольшие количества мяса и сахара; занятые на тяжелых работах получали дополнительные рационы сверх нормы; а главное отличие заключалось в том, что в лагерях заключенные никогда не получали своих рационов полностью, и если где-то оказывались порченые или низкосортные продукты, то они и шли в арестантские котлы. Солженицын рассказывает:
444
151. Cm. Rights and Wrongs, edited bu Christopher Hill for Amnesty International, London, 1969.
445
152. См. Д. В. Павлов, «Ленинград в блокаде», Москва, 1958; см. также L. Goure, The Siege of Leningrad, Oxford, 1962; Harrison E. Salisbury, The 900 Days, New York, 1969, parts III and IV.