— Такого, конечно, не будет, — сказала она, — Но и такого, как сейчас, тоже не будет.
Я вернулся от адвоката, и в этот же день в нашу камеру был подсажен третий человек. Его звали Алексей. Он был родом из Харькова и там проживал. Был задержан в Киеве и осуждён Апелляционным судом за убийство и ограбление инкассатора валютного пункта, находившегося в подземном переходе метро. Он находился на ПЛС уже две недели. Но, казалось, шокирован был больше не тем, что попал на пожизненное заключение, а тем, что знал, что ПЖ ему не дадут, и всё же оказался на ПЖ. Сказал, что он полностью в сознанке и ни от чего не отказывался, и после задержания всё рассказал, как было. И когда шёл суд, генерал Опанасенко, который уже тогда являлся начальником Киевской милиции, гарантировал ему, что ПЖ не дадут. Он всё сделал, как хотела милиция, хотя по делу нет ничего: ни оружия, ни денег, и два свидетеля его не опознают — описывают другого человека, а он в суде подтвердил, что это он.
— Значит, не всё, — сделал предположение я.
— Да нет, всё, больше от меня ничего не хотели, — заверил он.
Алексею недавно исполнилось двадцать пять. Он был среднего роста, жилистого телосложения. По духу и натуре — пижон; он славил себя тем, что его называли «альфонсом». А последняя его девушка — дочка Дагаева, начальника ГАИ Киева, — которая его любит и ждёт и, если он попросит, привезёт передачу (что, конечно, он делать не будет, чтобы не упасть в её глазах). Форма на нём была ярко-оранжевая, новая, на которой он сразу подвернул манжетами рукава, верхнюю пуговицу никогда не застёгивал. На следующий день в бане налысо стричься не захотел, а попросил бритвенным станком сзади набить ему кантик.
— А как ты попал в нашу камеру? — через несколько дней спросил я.
— Сам попросился, — сказал он. — Записался к Скоробогачу и попросился.
— А зачем? — спросил я.
— Как же! Я спросил у тебя разрешения — дежурный сказал, что ты не возражаешь помочь написать мне кассационную жалобу. Мне один из сокамерников сказал, что ты грамотный человек и можешь помочь. А адвоката у меня нет. На суде был государственный. Всё время молчал. И не нужен был. Я всё подтверждал. Меня заверили, что ПЖ не будет. Рассчитывал на десять-двенадцать лет.
Я сказал Алексею, что ко мне действительно подходил дежурный и спросил меня, не могу ли я помочь человеку рядом в камере написать кассационную жалобу, но документы так и не принёс.
— О том, что этот человек хочет заехать в камеру, разговора не было, — сказал я.
— Я могу уехать, — сказал Алексей.
— Да нет, я не возражаю, — сказал я. — Я тебе помогу.
У Алексея, казалось, преступление соответствовало его натуре. От одной из своих девушек он узнал, что её подруга работает в валютном обменном пункте. И косвенными вопросами невзначай выяснил, сколько там в день бывает денег (около семи тысяч долларов), время приезда инкассатора и некоторые вопросы безопасности, о которых рассказывала ей подруга, и то, что она видела сама, когда вечером заходила к ней перед закрытием пункта — вместе поехать домой или зайти в кафе. И один раз вместе со своей девушкой они приезжали встретить её подругу и зайти куда-нибудь поесть мороженого. И сразу его девушка стала ревновать его к подруге, добавил он. Он привёз из Харькова, где проживал и сейчас находился в розыске, пистолет, хранившийся в тайнике, который держал в квартире своей девушки без её ведома. В день совершения преступления зашёл в салон красоты, перекрасился в блондина и тут же купил две телефонные карточки — сим-карты, — и карточки пополнения счёта к ним, выкинув предыдущую сим-карту, которой пользовался. По одной он позвонил своей девушке, заранее перепрятав на улице пистолет, и сказал, что прямо сейчас срочно на поезде уезжает и вернётся через несколько недель. Карточку выкинул. По другой он разговаривал со своими родственниками, знакомыми и друзьями. Вечером в подземном переходе метро он выстрелил в инкассатора, забрал пакет с деньгами, который положил в свою сумку, туда же положил пистолет и через второй выход, через дорогу, скрылся с места ограбления, выкинув по пути оружие. Несколько дней находился на заранее снятой на вокзале подённо квартире, откуда звонил несколько раз с мобильного телефона. После чего сломал вторую симку, поломал телефон на мелкие кусочки и спустил его в унитаз. И на этой квартире на следующий день, выбив дверь, в шесть часов утра его арестовали.
Милиция проверила круг знакомых кассирши обменного пункта, кому бы она могла рассказывать о своей работе. Та указала на свою подругу. Опросили её. Взяли телефонную сетку её звонков, в которой был номер выкинутой карточки. По номеру аппарата, отметившегося на сервере оператора мобильной связи, в который была вставлена выброшенная карточка, узнали номер последней карточки и 500-метровый радиус, откуда был совершён последний звонок. Быстро опросили участковых и вышли на квартиру, где поселился схожий по описанию его девушки человек. Правда, как говорили потом, сразу не повелись на блондина, продолжали искать брюнета и долго смеялись, когда обнаружили его уже лысым.
Он во всём сознался, когда ему показали сетку переговоров, объяснили, что телефонный аппарат также имеет свой идентификационный номер, который фиксируется на сервере оператора мобильной связи, и указали место, где он перекрашивался в блондина и покупал телефонные карточки.
Однако по ограблению и убийству инкассатора не было ни одного доказательства. Пакет с деньгами пропал из квартиры при задержании. Пистолет там, где он показал, найден не был. Два свидетеля его не опознавали; он был в тёмных очках и шапочке, и они описывали большего по комплекции человека.
Генерал Опанасенко предложил ему ни на следствии, ни в суде не отказываться, а подтвердить, что это он, и гарантировал, что ПЗ не будет. А в итоге получилось ПЗ, сказал он. И сейчас он хочет отказаться от всех показаний и писать в Верховный суд, что не совершал этого преступления.
— А чем же я могу тебе помочь? — спросил я.
— Развалить всё в Верховном суде. Подсказать, как правильно написать. Ну, или одолжить мне тысячу долларов, чтобы я нашёл адвоката и он мне написал кассационную жалобу, а я потом тебе деньги отдам. Ко мне недавно приходили оперá, — продолжил он, — сказали, что в суде что-то пошло не так, что всё было решено, что ПЖ не будет. Предложили просто написать в Верховный суд, что себя оговорил, высказали как мысль, сказали: какая им разница, они дело раскрыли, а суд, может быть, приговор и отменит.
— В этом случае просто оставят ПЖ, — сказал я. — Есть два варианта. Первый: ты пишешь в кассационной жалобе, что много дали, что признаёшь свою вину, сотрудничал со следствием, что раскаиваешься в содеянном и просишь заменить на определённый срок. Тем более за один труп ПЖ не дают, если в сознанке и раскаиваешься.
— У Димона один труп, — кивнул Алексей в сторону Димы.
— У меня другое, — сказал тот.
— У тебя, как говорят, вообще трупов нет.
— У меня тоже другое, — сказал я.
— Второй вариант, — продолжил я. — Ты отказываешься от всего и пишешь, что дело сфабриковано. Как ты сам рассказывал, что находился в розыске за участие не в одном десятке вооружённых грабежей в составе группы лиц, по которым уже год идёт следствие и там тебе светят пятнадцать лет и иск на миллион. То, что охранники магазинов и кладовщики на вас списали. Вот так тебе предложили избавиться от того дела, сказали, что тебя выведут, а ты возьмёшь на себя инкассатора за десять-двенадцать лет. Ты действительно скрывался в Киеве, а потому перекрашивался, стригся налысо, менял телефоны, квартиры и девушек, — добавил я. — И не отрицаешь, что был с одной из своих девушек у этого валютного пункта. Но не убивал и не грабил. Свидетели говорят, что это не ты, — ни пистолет, ни деньги не найдены. Ты повёлся и получил ПЖ. И теперь понимаешь, как на тебя повесили убийство и ещё отправят в Харьков по твоему делу.
— Так и было, — сказал Дима и посмотрел на меня.
— Выбирать тебе самому. Но мне говорили, что Опанасенко, если с ним договариваются или он что-то предлагает, а ты держишь своё слово, держит своё. Возможно, тебе на Верховном суде заменят на срок, если ты будешь действовать по первому варианту. Если по второму, может быть или ПЖ или ДС (доследование, дополнительное расследование).