будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить
и умирать спокойно, ибо то, что даёт смысл
жизни, даёт и смысл смерти.
Антуан Де Сент-Экзюпери
I
В данном повествовании время и место особого значения не имеют, так как являются величинами весьма относительными … впрочем, как и всё остальное. Вы, конечно же, спросите: почему? Я думаю, что на этот вопрос мой Уважаемый Читатель сможет ответить сам, но только… в конце этого романа.
СЕРЕДИНА ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ВЕКА.
Две высокие бледные фигуры заметно выделялись в огромной загорелой толпе, расположившейся на центральном пляже знаменитого Большого Сочи. Они отличались от остальных, во-первых, своим загадочным видом и, во-вторых, экстравагантными плавками, вызывающими неприкрытую зависть окружающих. На первый взгляд этим мужчинам можно было дать по 40-45 лет. Судя по поведению, этих людей совершенно не интересовало ни яркое южное солнце, ни ласковое лазурное море, ни великолепная кавказская природа, ни окружающие их многочисленные отдыхающие.
Они медленно двигались по золотистому песчаному берегу, с удовольствием подставляли свои стопы и голени набегавшим пенистым волнам и оживлённо о чём-то беседовали, временами жестикулируя своими длинными жилистыми руками. Диалог настолько увлёк обоих, что они совершенно забыли о времени и окружающем их пространстве. Впрочем, как оказалось, именно о пространстве и времени эти двое и говорили.
В учёном мире они были весьма известными людьми, если не сказать большего. Один из них, академик Альков Сергей Викторович, что-то долго объяснял своему собеседнику, профессору из США Джеймсу Олбрайту, одновременно выводя палочкой на песке какие-то странные синусоидальные и параболические линии, тут же подтверждая их бесконечными химическими формулами.
А теперь мне хотелось бы познакомить Вас с ними поближе и заодно описать их внешний вид, хотя за полное сходство я ручаться не могу, так как таких мужчин - как Ваш покорный слуга - редко интересуют подобные мелочи.
Сергей Викторович Альков был высоким блондином с большими голубыми глазами, нередко сводившими с ума прекрасную половину человечества; широкоплечая фигура и длинные вьющиеся волосы ещё больше подчёркивали импозантность этой неординарной натуры, распространявшей вокруг себя ауру юношеского романтизма и мудрой загадочности.
Его американский коллега Джеймс Олбрайт - высокий смуглый мужчина с чёрными, как смоль, прямыми густыми волосами и огромными, миндалевидными, карими глазами, излучавшими необыкновенно добрый, солнечный свет, внимательно слушал своего русского друга, временами восторженно его прерывая и постоянно вставляя свои утвердительные хвалебные реплики. Небольшая горбинка на носу и ямочка на подбородке придавали его смуглому лицу ещё более мужественный и благородный вид.
Диалог шёл на русском языке, так как американец изъяснялся на нём превосходно - впрочем, как и Альков мог говорить по-английски, которым также владел в совершенстве. Высокопарные старинные обороты, употребляемые Джеймсом Олбрайтом почти в каждом предложении, вызывали у Сергея Алькова неподдельное восхищение и почти незаметную, чуточку ироничную улыбку. Не исключено, что американский коллега учил русский язык по классическим произведениям великих русских писателей, так как его речь пестрила излишней витиеватостью, бывшей когда-то в чести у великосветских русских людей XIX века.
- Уважаемый коллега, вы чрезвычайно заинтриговали меня своей, на мой взгляд, глубоко проанализированной и великолепной по красоте теорией существования человеческой материи, с сутью которой я уже неоднократно имел честь знакомиться. Но я бы очень хотел вновь выслушать основные концепции данной теории именно из ваших уст… конечно, если вас, Серёжа, это не затруднит, - возбуждённо произнёс Олбрайт, мягко пожимая руку Алькову.
- Да-да, конечно, с удовольствием, - быстро ответил Альков, озабоченно о чём-то задумавшийся. Напряжённо потерев лоб, он на несколько секунд замолчал и затем заговорил с воодушевлением и какой-то внутренней энергией:
- Как ни странно это прозвучит, Джеймс, но наше великое дело начнётся именно со смерти любого из нас двоих. Пока я не хотел бы распространяться о клонировании и втором варианте моей теории, а именно: о жизни идеологии, о работе мозга, то есть о нашей мысли и так далее, так как кора головного мозга, да и весь мозг в целом, всё равно подталкивает нас к материалистическому началу, то есть к многочисленным превращениям человеческой материи – в микроструктуре, конечно. Брать за микроструктуру клеточный уровень - впрочем, как и молекулярный, который сам по себе является мириадой галактик, - для нас было бы слишком наивным. Но в последующем этот клеточный уровень может нам очень пригодиться… как некая отправная точка…