— Как уничтожил или сфальсифицировал другие улики, — безмятежно закончил Лежанвье. — Говорящие в пользу Лазаря.
Билли утер ладонью взмокший лоб. Быть может, правильнее было бы все отрицать, до конца стоять на том, что между ним и Дианой никогда не было никаких иных отношений, кроме дружеских? Нет, раз уж Лежанвье их заподозрил, то он докопается до истины в течение двадцати четырех часов… Но накануне казни и двадцать четыре часа идут в счет!
— Как бы там ни было, а правила игры Лазарю известны! — настаивал Лежанвье. — Если бы он был убийцей, то в первую очередь позаботился бы о том, чтобы обеспечить себе алиби, каким бы шатким оно ни выглядело… Удивительно, что защита не сосредоточила на этом внимание, но, в конце концов, Маршан еще сосунок.
— Лазарь не мог предвидеть, что он поссорится с Дианой, что все примет такой плохой оборот! — с горячностью возразил Билли. — Он же не сверхчеловек!
Лежанвье уставился в пол. Не дать отвлечь себя от цели…
— Если Диана не пошла в «Ивняк», как намеревалась, о чем свидетельствует собственноручно написанная ею записка, то, значит, ее задержало в «Вязах» нечто непредвиденное… а в тот день с ней там были только вы! Предположим, вы в очередной раз попытались «воззвать к ее благоразумию» — я пользуюсь вашим собственным выражением. Предположим, для этого вы прибегли к аргументам… силового характера. Предположим, это вам она угрожала своим «Лилипутом» — не для того, чтобы защитить свою честь, а чтобы сохранить за собой свободу вести себя так, как ей нравится. Предположим, вы выстрелили в нее раньше, чем на месте оказался я и Лазарь… Предположим, вы отправились по грибы уже после убийства…
Билли, ставший мертвенно-бледным, осушил свой стакан и снова его наполнил.
— Вы забываете одну маленькую деталь, мэтр! Когда раздались эти три выстрела, я находился примерно в полутораста метрах от домика…
— Ничего я не забываю, — ответил Лежанвье. — Дело в том, что эти выстрелы — два, а не три — произвел я…
— Чтобы свершилось правосудие?
— Именно, — отрезал Лежанвье. Он направился к двери, но на пороге обернулся. — И вот что, господин Билли! Зарубите себе на носу: или я сам сдохну послезавтра в пять утра, или правосудие наконец свершится.
IV
— Вам назначено? — осведомилась секретарша, миловидная блондинка, щедро демонстрируя свои чересчур мускулистые ноги.
— Нет.
— В таком случае я сомневаюсь, что мэтр Маршан сможет вас принять.
— Дело не терпит отлагательства. Я все утро безуспешно пытался связаться с ним по телефону.
— Мэтр был в отъезде. Кто вам ответил?
— Какая разница? Некая госпожа Марси или Мерсье…
— Моя коллега. — Блондинка посмотрела внушительный ежедневник, перебрала несколько лежавших на столе листков. — Я не нахожу никаких следов этих переговоров… Как, вы сказали, вас зовут?
— Лежанвье, — ответил Лежанвье, который уже начинал терять терпение. Он чуть было не добавил: «Великий Лежанвье», но ограничился тем, что пожал плечами. — Присмотритесь ко мне получше, юное создание. Неужели вы меня раньше не видели? Ну что, узнаёте?
— Ну как же… — пробормотала блондинка, явно опасаясь допустить промах. — Войдите, пожалуйста, сюда, в эту маленькую гостиную. Присаживайтесь и подождите немного. Я схожу узнаю, сможет ли мэтр Маршан уделить вам несколько минут.
«Всего год!» — с горечью подумал Лежанвье, оставшись в одиночестве. Хватило года добровольной отставки, чтобы его перестали помнить, чтобы он стал рядовым посетителем, которого просят присесть и подождать. Придвигая к себе стул и грузно на него опускаясь, он вдруг испытал пронзительное ощущение, будто его вычеркнули из списка живых одновременно с Лазарем, приговор которому означал приговор и ему самому.
Дверь в гостиную отворилась.
— Мэтр Маршан примет вас в четыре часа, мэтр Лежанвье… А до тех пор, если у вас есть другие дела…
«Другие дела»!
Стул отлетел в сторону, и адвокат, огромный и бледный, похожий на робота, устрашающе выпрямился.
— Посторонитесь, девушка! Дорогу я знаю.
— Но… но это невозможно! Его ждут еще во многих местах!
— Невозможно, говорите?
— Что такое? — возмутился мэтр Маршан, когда тяжелая дверь распахнулась, пропуская в его кабинет Лежанвье. — Что еще за новости?
Дама зрелого возраста, которой пришлось прервать сетования, из-под поднятой на брови вуалетки уставилась на пришельца с тем же негодованием, но оказалось, что инцидент далеко не исчерпан.
Лежанвье направился прямиком к даме и кратко, но повелительно указал ей на дверь:
— Оставьте нас, мадам, прошу вас. Придете в другой день. Завтра или послезавтра. Для вас время не имеет такой цены. Благодарю вас.
— Это… это неслыханно! — закудахтала дама. — Кто вы такой? Что вам угодно? По какому праву вы осмеливаетесь врываться к нам и… и…
Но Лежанвье не слушал ее, перенеся все внимание на Маршана.
— Я считаю, что Лазарь невиновен. Нам остается всего лишь несколько часов, чтобы добиться отсрочки казни, которая, как вам известно лучше меня, назначена на завтра, на пять утра… В высших интересах вашего клиента соблаговолите отправить эту даму и отложить все ближайшие встречи.
Мэтр Маршан, высокий, худой, с хмурым, недоверчивым выражением лица, по-совиному заморгал глазами под стеклами очков с двойными линзами.
— Послушайте, мэтр!.. Несмотря на все уважение, что я питаю к вам как к старшему…
— Оставьте свое уважение, Маршан, и отпустите своих клиентов. Дорога каждая минута.
Лежанвье, в эту исключительную минуту вновь ставший Великим Лежанвье, изъяснялся с такой властностью, что зрелая дама, оторопев, шмыгнула в дверь, прикрывая лицо сумочкой, как щитом.
— Поторопитесь распорядиться! — не отставал Лежанвье, видя, что Маршан еще колеблется. — Дорога каждая минута.
— Ш-м! — с сомнением хмыкнул адвокат защиты после того, как Лежанвье закончил свое ошеломляющее признание. — Короче говоря, вы признаете себя виновным в лжесвидетельстве, на основании которого мой клиент был приговорен к смертной казни?
— Совершенно верно. Я знал — или, во всяком случае, полагал, — что Лазарь виновен в одном убийстве, в котором его благодаря мне оправдали. Из элементарного стремления к справедливости я решил, что он должен заплатить за другое, в котором он, кстати, пытался обвинить меня самого. Мысль о том, что совершить это убийство мог кто-то третий — и ускользнуть от правосудия, — пришла мне в голову гораздо позже. Быть может, слишком поздно…
Мэтр Маршан машинально пододвинул своему посетителю коробку гаванских сигар.
— Я понимаю, но обычно вы соображаете быстрее… Печальный конец госпожи Лежанвье, арест и осуждение моего клиента — всё это события не вчерашнего дня… Как получилось, что вы не испытывали ни малейших угрызений совести на процессе и спохватились только сейчас, накануне казни?..
Лежанвье сотни раз задавал себе этот вопрос. Как объяснить Маршану, что после вынесения приговора он словно провалился в яму, такую глубокую, что из нее уже не выбраться, и отлеживался там подобно раненому зверю?
— На процессе меня ослепляла страсть. Лазарь действительно появился в домике после меня, но тогда я был уверен, что он подстроил мне западню… Теперь я вижу, что он такой же убийца Дианы, как и я сам…
— Это всего лишь субъективное предположение, основанное на вашей впечатлительности и чрезмерных угрызениях совести! — возразил Маршан. — Когда вашим глазам предстало неожиданное зрелище — мертвая госпожа Лежанвье, — Лазарь и в самом деле предпринял последнюю попытку шантажа… То, что вы дважды выстрелили в окно домика, чтобы поднять тревогу, по сути дела ничего не меняет.
— Прошу прощения! Я ведь еще вложил револьвер Дианы в руку бесчувственного Лазаря, позаботившись о том, чтобы на рукоятке отпечатались его пальцы…
— А откуда известно, что на этом револьвере еще раньше, когда он валялся на полу, не было отпечатков пальцев Лазаря?
— Будь Лазарь настоящим убийцей, он не бросил бы оружие или, во всяком случае, тщательно бы его вытер…