— А откуда известно, что он этого не сделал и вы интуитивно не восстановили статус-кво? Да полно вам, мэтр! Вы только представьте себе, что было бы, если бы приходилось пересматривать дело всякий раз, когда одного из свидетелей начинали одолевать запоздалые угрызения совести!
— Я не просто один из свидетелей, и вам это прекрасно известно. Я лжесвидетель, намеренно извративший истину, чтобы отправить подсудимого на эшафот!
Маршан покачал головой:
— Но не способный существенно изменить ход событий, дорогой мэтр! Лазарь, уж простите меня, был любовником госпожи Лежанвье, и я, по правде говоря, удивлен, что вы так благодушно к нему настроены! Как явствует из записки, которую показал вам Лазарь, в тот день они с вашей женой встречались. Госпожа Лежанвье, по всей видимости, пригрозила любовнику револьвером. Лазарь вырвал оружие из ее рук и то ли нечаянно, то ли, скорее всего, сознательно выстрелил в нее… Кто убил однажды, будет убивать и дальше…
Лежанвье провел ладонью по лбу.
Кто теперь защищает Лазаря? Защита или обвинение?
— Иными словами, с учетом моего почтенного возраста и запоздалых рефлексов вы полагаете, что я плету вздор?
— Ни в коем случае, дорогой мэтр! Подобный поступок делает вам честь, и я весьма признателен вам за… — Маршан поднял сухую епископскую ладошку. — Я только опасаюсь, что предотвратить печальный исход мы не в состоянии.
— Попытаться спасти человека от смерти никогда не поздно.
— Но у нас так мало времени…
— Тем более следует поторопиться.
Под пристальным взглядом Лежанвье Маршан смешался. За кого старикан его принимает? За человека, боящегося сложностей, покорно мирящегося с тем, что дело проиграно? Он пошел на попятный:
— Только не поймите меня превратно, мэтр! Само собой разумеется, я целиком и полностью предан интересам моего клиента. Просто из уважения к вам я счел себя обязанным высказать возражения — те же, что приведет генеральный прокурор Кассационного суда… Ну и вы, конечно, понимаете, что подобный демарш для вас равносилен моральному самоубийству?
Лежанвье утвердительно кивнул. Это самоубийство так и так будет уже не первым…
— И что, помимо прочего, вы рискуете и тем, что вам предъявят обвинение в лжесвидетельстве, а может быть, и в…
— Понимаю.
— В таком случае — что ж… — вздохнул Маршан, давая понять, что исчерпал аргументы, и нажал на клавишу переговорного устройства. — Клара? Позвоните генеральному прокурору Кассационного суда. Если он ответит, соедините его со мной. Если его не окажется на месте, узнайте час и место, где я могу с ним встретиться. И поторопитесь, речь идет о деле чрезвычайной срочности…
— О жизни и смерти, — подсказал Лежанвье.
— О жизни и смерти, — послушно повторил Маршан.
Двое мужчин молча ждали, пока из интерфона не прозвучал вызов.
— Да, — ответил Маршан. — Вот как? Надеюсь, вы были настойчивы?.. Так… Прокурора нет на месте, — сказал он Лежанвье. — Его секретарша не знает, где его искать. Ей он сказал, чтобы она не ждала его, если к шести часам он не вернется. Она предполагает, что он собрался ужинать у друзей. Что будем делать?
Такого поворота Лежанвье не ждал. Если придется бороться еще и с невезением… Он ослабил узел галстука, и в этот миг острая боль словно кинжалом полоснула его грудь.
— Вызовите сюда вашу крашеную блондинку, — хрипло проговорил он. — Пусть она запротоколирует мои показания… А потом мы отправимся к прокурору домой и будем ждать его столько, сколько понадобится…
— Я, нижеподписавшийся, — диктовал он минуту спустя, съежившись в своем кресле, — Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель обвинения по делу Лежанвье-Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…
Телефон зазвонил, когда Жоэлла уже уходила. Швырнув свою куртку с капюшоном на стул, она сняла трубку:
— Да?
Это оказался мэтр Маршан. Он заклинал ее не волноваться, но был вынужден сообщить ей плохую весть:
— Мэтр Лежанвье…
«Это должно было случиться!» — думала Жоэлла, молча слушая адвоката. И все же теперь, когда это случилось, она испытала болезненное чувство потери. Вэ-Эл, хоть и не признавался в этом самому себе, уже год боролся со смертью. Но почему у него не нашлось сил побороться еще несколько часов?
— Я еду! — бросила она напоследок.
Пять минут спустя она сидела за рулем «мерседеса».
У двери стояла машина «Скорой помощи», и в кабинете мэтра Маршана пахло бедой. Мадемуазель Клара в панике бестолково металась из комнаты в комнату. Двое санитаров в белых халатах готовились поднять носилки, на которых неподвижно покоилось тело мэтра Лежанвье. Всем распоряжался лысый, болезненного вида доктор, приехавший по срочному вызову.
— Скажите… он еще дышит? — спросила Жоэлла.
— Да, — буркнул доктор. — Как рыба, вытащенная из воды. Вы его дочь?
Жоэлла не отвечая склонилась над носилками.
— Вэ-Эл! Ты меня слышишь?
Лежанвье шевельнул веками, но тут вмешался доктор:
— Попозже, мадемуазель! Мы будем делать все возможное, но… Несите осторожно! — повернулся он к санитарам. — Малейшее сотрясение может оказаться для него гибельным. Идите на цыпочках.
Жоэлла без сил рухнула в кресло — может, у нее тоже больное сердце? — и закурила сигарету.
— Как это произошло?
— Он начал диктовать показания моей секретарше, — объяснил Маршан, тщательно подбирая слова. — Она печатала на машинке. Вот…
— «Я, нижеподписавшийся, — прочитала вслух Жоэлла, — Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель по делу Лежанвье — Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…» И это все? — разочарованно спросила она.
— Да, это все, — подтвердил Маршан. — Диктуя, он морщился от боли, и приступ свалил его прежде, чем он закончил фразу.
— Но вам известно, что он хотел сказать?
Адвокат утвердительно кивнул.
— Он рассказал мне о трагическом конце госпожи Лежанвье, собирался опровергнуть свои показания на суде. По его словам, он дважды выстрелил в окно домика, чтобы ввести в заблуждение относительно времени убийства, и вложил оружие, из которого была убита ваша мачеха, в руку бесчувственного Лазаря. Сейчас он хотел как можно быстрее сообщить об этом прокурору Кассационного суда, чтобы тот потребовал отложить казнь приговоренного. Похоже, он подозревает в убийстве некое третье лицо…
Жоэлла нервно раздавила сигарету в пепельнице.
— И кого же, по-вашему?.. Старину Билли?.. А может, меня?.. Ведь кроме Дианы в тот день в «Вязах» никого больше не было!
Маршан развел руками. Он так не любил сложностей, и вот на тебе…
Достав из кармана куртки еще сигарету, Жоэлла принялась вертеть ее в пальцах.
— Как добиться отсрочки?
— Ну… вообще на отсрочку идут чрезвычайно редко… Для этого необходимо внушить генеральному прокурору Кассационного суда серьезные сомнения в том, что соблюдены все формальности, или представить ему новые важные улики по делу, и, если удастся его убедить, он ходатайствует перед министром юстиции, который и принимает окончательное решение…
— Что вы собираетесь предпринять?
— Постараюсь как можно скорее связаться с генеральным прокурором — хотя никто не знает, где его искать, а вернется он поздно — и передать ему признания мэтра Лежанвье. Очень жаль, что приступ помешал вашему отцу закончить показания. Ведь адвоката защиты непременно заподозрят в том, что он истолковывает все сказанное в пользу своего клиента…
— Понимаю… — задумчиво протянула Жоэлла. — Вы позволите сопровождать вас к прокурору?
— Ну разумеется, — согласился Маршан. — Но ваш отец… Уж вы меня простите, но жить ему осталось, похоже, считанные часы…
— Лазарю тоже осталось жить считанные часы, — напомнила Жоэлла. — Так вы идете?
Генеральный прокурор Кассационного суда вернулся домой лишь в половине двенадцатого ночи и совершенно не в духе. Он наверняка выставил бы Маршана, если бы не Жоэлла, которая наотрез отказывалась уходить.