В комнате на столе Макс заметил остатки ужина.
— Продолжай, пожалуйста. Ты один? А где твой слуга?
— Отправился к себе в деревню: у него в семье похороны. Да ты садись, Макс.
Арле включил вентилятор, устроился напротив.
— Ты видел Рико?
Макс утирал лоб большим белым платком.
— Видел. Он было заупрямился, но у меня нашлись веские доводы, чтобы у него развязался язык. Короче, чтобы не утомлять тебя подробностями, — пленку проявлял он.
— Мерзавец…
— Подытожу, что он мне сказал. Две недели назад ему по почте прислали без обратного адреса пленку «Кодак Плюс X» на двадцать кадров, из которых было отснято лишь полдюжины. Обычные пейзажи. И среди них — наша фотография.
— Но кто-то приходил расплачиваться?
— К посылке был приложен почтовый перевод.
— А куда надо было отправить снимки?
— На указанный номер абонентского ящика — 4039, Туре. Рико, выполнив заказ, отослал пленку. Это было (дата точная, у Рико безупречный учет) четырнадцатого числа этого месяца. Я сразу проверил на почте. Действительно, у них есть абонент 4039, но это не частное лицо, а заведение.
— Заведение?
Макс вынул из кармана пачку «Голуаз» и прокатал сигарету между пальцами. Он явно нервничал.
— Ты знаешь «Калао»?
— Ночное кафе на бульваре у лагуны?
— Да.
Арле вытаращил глаза:
— Но какая тут связь с Робертой?
— Я тоже подумал, какая связь… И хотел отправиться туда немедленно. Но время было неподходящее, и я решил сначала нанести визит президенту «Гелиос-клуба»: он работает в двух шагах, на улице Удай. Этот Ван дер Лёве оказался человеком аскетической наружности и стойких убеждений. Он ошарашил меня настоящей проповедью: дескать, клуб — ассоциация в высшей степени почтенная, а вовсе не место разврата, как полагают обыватели; нагота целомудренна, и так далее. Я полюбопытствовал, не числилась ли среди его сподвижниц некая госпожа Арле. Ван дер Лёве неподдельно удивился: он слышал про братьев Арле и про гибель госпожи Арле, но она никогда не бывала в их компании. Ван дер Лёве согласился сообщить мне имена своих единомышленников и даже представил полный список со всеми данными: возраст, род занятий и тому подобное.
Вотье достал из портфеля и развернул машинописный листок.
— В настоящее время в «Гелиос-клубе» состоят двадцать три человека. Большинство — супруги, некоторые приходят с детьми. — Он протянул список Арле. — Обрати внимание на пятую строчку.
— Рюбино, — прочел Арле, — Мари-Луиза, двадцать семь лет, работает в «Экстазе». Что это за «Экстаз» такой? Дансинг?
— Бар, причем с дурной репутацией. Впрочем, список нашего славного Ван дер Лёве устарел. «Экстаз» не существует уже три года — по крайней мере под этим названием. Это заведение переименовывали несколько раз. Теперь это… Угадай…
— ?..
— «Калао».
— Что?!
— Я тоже выпучил глаза и попробовал подкатиться к Ван дер Лёве с вопросами об этой бабенке. Но наткнулся на отпор: клуб-де не позволяет себе вмешиваться в личную жизнь своих членов. Если мне надо, я могу обратиться к ней самой! Однако прибавил, что эта барышня приходит в «Гелиос-клуб» лишь изредка, «из-за специфики ее профессии» — такое очаровательное выражение он употребил. Что мне было возразить? Я поблагодарил этого достойного человека и ретировался.
Арле вернул список приятелю.
— Ты знаешь эту Рюбино?
— Нет, но я отлично представляю, что значит «работать» в «Калао».
Наступило молчание. На улице молнии полосовали небо. От порыва ветра в гостиной звякнуло медное бра. Арле вновь содрогнулся от боли. Затылок одеревенел, по рукам побежали мурашки. Начало приступа, подумал он, теперь это неотвратимо. Он устроился в кресле поудобнее. Все плясало перед глазами. Арле сжал челюсти: неподходящий момент, чтобы падать в обморок.
— И что ты думаешь по этому поводу?
Макс промокал носовым платком потный лоб.
— Итак, Рико послал пленку в «Калао» четырнадцатого декабря. В этом заведении работает девушка, числящаяся в «Гелиос-клубе». Восемнадцатого утром твой брат находит фотографию в туалетном столике. Первое предположение: твоя жена знала эту девушку, которая по крайней мере однажды помогла ей с абонентским ящиком.
— Зачем?
— Неизвестно. Этому объяснению противоречат прежде всего даты. Рико утверждает, что отослал пленку четырнадцатого. В почтовый ящик она, следовательно, попала в лучшем случае пятнадцатого во второй половине дня, а скорее шестнадцатого: ты ведь знаешь причуды внутригородской почты. Но пятнадцатого утром твоя жены уехала с виллы. Значит, вопреки ее уверениям, она покинула Абиджан не утром пятнадцатого, а не раньше чем вечером. Но чего ради тайком возвращаться на виллу только для того, чтобы положить в столик фотографию? Второе предположение: Рико солгал — но почему? — или ошибся — но его журнал учета, судя по всему, велся аккуратно. Третье предположение: фотографию в туалетный столик положила не твоя жена.
— А кто?
— В том-то и загадка, — сказал, поднимаясь, Макс. — Уже около девяти, убегаю, а то Франсуаза, наверно, совсем извелась, ты ведь ее знаешь.
Арле проводил Вотье до террасы. Казалось, ему стало немного лучше, мурашки пропали. Надвигался ураган. При свете молний колыхались синеватые лапы садовых деревьев. По аллее вихрем носились высохшие листья. Макс протянул ему руку:
— Пока. Я только перекушу, успокою Франсуазу — и в «Калао».
— Прямо сегодня вечером?
— Люблю ковать железо, пока горячо. И потом, завтра может не получиться…
— Верно, — сказал Арле. — Об этом я не подумал. Ведь завтра Рождество.
Красные огни «рено» растаяли в темноте. Арле вошел в дом, поставил бутылки в холодильник. Когда он вернулся в комнату, первые огромные капли грозового ливня ударили по жестяной крыше виллы.
Макс Вотье облокотился о поперечину балкона. Его глаза-щелочки за потными стеклами очков вглядывались в раздираемый молниями мрак. Вот уже больше часа дождь, как во времена потопа, заливал город. Вода из бассейнов в сквере переливалась через край на газоны. Бледное сияние окружало рассыпанные между манговыми деревьями парка желтые пятна фонарей. На бульваре Клозель редкие машины двигались еле-еле, с трудом буравя фарами густую завесу тьмы. Время от времени металлический каркас здания, в котором по возвращении из последнего отпуска, проведенного в метрополии, жили Вотье, содрогался от раскатов грома. Макс затушил сигарету и с хмурым видом вернулся в гостиную.
— Я отлучусь еще ненадолго, — сказал он.
Франсуаза листала свежий номер журнала «Эль».
— Это очень нужно?
— Не то чтобы очень…
Он присел на ручку кресла, рядом с женой.
— Если я сегодня туда не пойду…
Макс обвел взглядом комнату, обставленную изящной мебелью «ироко», стены в желтых обоях, на которых выделялись два слоновых бивня, эбеновые безделушки на сундуке, глиняную посуду из Катиолы и непривычную в этой тропической обстановке карликовую голубую сосну которую доставили самолетом из Франции.
— Мне хотелось бы спокойно провести Рождество, — проговорил он.
Раздался внезапный грохот, похожий на пушечный выстрел. Погас свет. Франсуаза вздрогнула и вцепилась в руку мужа. Прожив в Африке восемь лет, она так и не привыкла к неистовству ураганов.
— Не волнуйся, ничего страшного, — успокоил ее Макс. — Я уже говорил тебе: наш дом образует клетку Фарадея.
Он пошел к себе в комнату, открыл шкаф, взял из ящика револьвер и засунул в карман брюк.
Франсуаза вошла следом.
— Уж не собираешься ли ты…
Макс обнял ее.
— Успокойся, обычное дело. «Калао» — место многолюдное. Ну, есть там потаскушки, а вообще ничего опасного…
Франсуаза стояла, прильнув к мужу. Макс чувствовал ее теплое гибкое тело. Наконец он отстранился.
— Я вернусь не поздно.
Она подала ему зеленый синтетический плащ, протянула шляпу.
На перекрестке взвизгнули тормоза: еще одну машину занесло на мокром асфальте.
— Будь осторожен, — сказала Франсуаза. — Видел, какие сейчас дороги!