Арле резко выжал газ. Ему хотелось закричать, что он не верит этому, что это противно! Грубые, пошлые домыслы Фонтена выеденного яйца не стоят, Арле это знает, чувствует! Фонтен не принял его всерьез, и расследование он проведет кое-как, а когда спохватится, будет поздно.
Арле судорожно вцепился в руль. Придется рассчитывать только на себя и действовать быстро, очень быстро.
В зале было еще темно. На столах громоздились перевернутые стулья. Голый по пояс негр мыл пол, обильно поливая его водой. Едкий запах мыла смешивался с запахом пива и сырого табачного пепла.
Негр поднял голову, обозначил приветствие и снова склонился над шваброй. Его босые ноги шлепали по мыльному полу.
— Что вам угодно? — спросила появившаяся за стойкой женщина в зеленом кимоно с золотистой отделкой.
Арле подошел. Женщина не спускала с него пристального взгляда. Брюнетка, непричесанные волосы, толстые губы, кимоно едва прикрывает грудь. Арле объяснил, зачем пришел.
Лицо женщины помрачнело.
— Я по горло сыта этой мутью! — процедила она. — За последние десять минут мне уже второй раз надоедают из-за этого типа! Только что его жена…
— Госпожа Вотье?
— Вы не могли бы передать ей, что я не нанималась ангелом-хранителем к ее мужу? Водила бы его на поводке!
Арле сдержался.
— Он не вернулся домой. И на работе его нет, хотя он должен был явиться в восемь.
Пожав плечами, девица закурила сигарету.
— Он умотал в три, сразу после звонка. Это все, что я знаю. С тех пор я его не видела.
— Так ему звонили?
— Да.
— Кто?
— Не знаю. Какой-то мужчина.
— Что он сказал? Постарайтесь вспомнить. Это очень важно!
Женщина прикрыла глаза и медленно выпустила из ноздрей дым.
— А что тут стараться! «Господин Вотье у вас? Звонят от господина Арле. Пусть немедленно приедет!» Всё.
— От господина Арле? Вы уверены?
— Абсолютно.
— А Вотье? Как он это воспринял? Что сказал? Вы слышали, что он ответил?
— Да он и слова сказать не успел: тот, похоже, сразу повесил трубку.
Арле с усилием сглотнул слюну. Слабая надежда, которую он питал по пути в «Калао», покидала его.
— Он уехал сразу?
— Да, заплатил по счету и был таков.
— И ничего вам не сказал?
— А с чего ему со мной разговаривать? Я его знать не знаю и никогда прежде не видела.
— Он провел у вас этой ночью несколько часов. Что он делал? Пил?
— Скорее смотрел, как пьют другие. Вернее, как пьет…
— Барнель?
— Да, они довольно долго беседовали…
— Я слышал, Барнель работает в рыболовецком хозяйстве?
Она бросила на Арле подозрительный взгляд, затянула потуже пояс полураспахнутого кимоно.
— Да, это правда, он работает у Регера.
— Вы позволите мне позвонить?
Она махнула сигаретой в сторону аппарата, стоявшего в углу бара:
— Там и телефонная книга.
— Спасибо.
Арле выписал из книги адрес, набрал номер. Женщина вынула пудреницу с пуховкой, зеркальце, помаду и, облокотившись о стойку, начала прихорашиваться. Зеленый шелк обтягивал ее тугие бедра.
Рыболовецкое хозяйство Регера наконец отозвалось. Барнель час назад уехал от них в Буаке, где намерен провести Рождество с приятелями. Он должен вернуться к понедельнику. Если месье желает что-нибудь передать…
Арле повесил трубку. Какая досада! Не может быть и речи, чтобы отправиться в Буаке самому: это больше трехсот километров от Абиджана.
Арле отошел было от телефона, но тут же вернулся и набрал еще один номер.
— Я хотел бы поговорить с комиссаром… да, срочно. Комиссар Фонтен? Арле. Я сейчас в «Калао». (Из трубки послышалось ворчание: «И что вам неймется, господин Арле?») Макс Вотье покинул это заведение в три часа ночи после телефонного звонка… Да, ему звонили, причем якобы от меня. Вы вольны по-прежнему считать, что все это ерунда, но я счел нужным поставить вас в известность.
Арле бросил трубку, рассчитался за разговор, попрощался с девицей, все еще наводившей марафет, и вышел.
Он сел в машину У него опускались руки. С самого утра он вертелся по кругу, натыкаясь то на одно, то на другое препятствие, словно слепой шмель. Правильно говорил комиссар: не его это дело. За пределами своего кабинета он на редкость бестолков. Даже не смог заставить Фонтена всерьез отнестись к своим опасениям. Если честно, ему оставалось только одно: поехать к Франсуазе, признаться в своей неудаче и подготовить ее к неотвратимому.
Но и на это он был неспособен. Стоит Франсуазе открыть дверь, стоит ему встретить ее лихорадочный взор…
Вписавшись в оживленный полуденный поток машин, он направился в сторону Плато и затормозил лишь у гостиницы. Но там его ждало новое разочарование: Эдуара не было. Брат предупредил, что в гостинице обедать не будет. На миг Арле пришла мысль, не отправиться ли ему на поиски Эдуара, но он тут же осознал бессмысленность этой затеи. Слепой шмель. Зачем ему Эдуар? Поплакаться в жилетку?
Часы показывали двадцать минут первого. Арле зашел в закусочную на улице Шарди и заказал сосиски с капустой. Мысли его витали далеко.
Небо было пасмурным — осточертевшее африканское небо, источавшее сырость. С улицы донесся резкий звук клаксона, сигнал, еще сигнал — всё ближе. Пожарная команда. Арле прислушался: пожарники проехали по бульвару Клозель, и сигнал стал затихать. «Верно, двинулись на Трешвильский мост», — подумал Арле. И вспомнил о Максе. Ему представилось, что Макс лежит на откосе с разбитым лицом или в воде у берега. Как Роберта.
У него расшатались нервы. Кажется, не миновать самой настоящей депрессии — распространенного в этих краях недуга. А дальше — возвращение во Францию для поправки здоровья, психиатрическая лечебница под Парижем… Знакомая история. Или пуля в лоб: такое тоже случается. Самое радикальное средство для успокоения нервов. С губ Арле слетела дурацкая поговорка, бытующая в колониях:
— Цереусы цветут — белые мрут.
Цереусы еще не зацвели, но Арле было известно, что смерть порой приходит раньше срока.
Он поднял кружку и тут же с отвращением поставил на стол: в пиве барахталась зеленая муха. В этом районе полно мух и полно складов, принадлежащих сирийцам. Тут прямая связь: любой в Абиджане скажет, что сирийцы привыкли жить в грязи.
— Кофе, патрон?
Чтобы убить время, Арле кивнул. Не зная, чем заняться, он подозвал мальчишку, продававшего «Утренний Абиджан». В глаза бросились два крупных заголовка: вечером ожидается возвращение Уфуэ-Буаньи с конференции в Уагадугу: министр по делам молодежи обратился к нации с проникновенным призывом: «За работу, соотечественники!»
Вторая страница была посвящена Рождеству Собор Святого Павла приглашал посетить ночную мессу на открытом воздухе. Городские рестораны предлагали праздничный ужин: белая кровяная колбаса, устрицы, рождественский торт «в добром старом, но не стареющем духе».
Арле отложил газету. Ему было горько при мысли о Рождестве в пустом доме в Кокоди. Не того он ждал. В этот год они с Робертой решили справить Рождество на вилле вдвоем. Они хотели отослать слугу, Роберта собиралась заказать все необходимое в ресторане на Торговой улице. Потом они бы отправились в модное кафе «Шотландия». Рождество влюбленных, сулила Роберта…
Арле поднес кофе к губам, выпил, обжигая нёбо, и попросил счет.
Вернувшись на улицу Шарди, он без особого удивления услышал от гостиничного портье, что брат еще не приходил. Было без четверти два. Он увидит Эдуара не раньше чем в половине третьего, когда кончится перерыв.
А что делать до тех пор? Возвратиться в Кокоди? Но он и так приедет вечером на пустую виллу довольно рано. Арле не отваживался признаться себе, что малодушно оттягивает время. Он боялся телефона, боялся измученного голоса Франсуазы: «Узнали что-нибудь, Аль?»
Арле вернулся на стоянку. Теперь он взял курс на Аджамэ, не питая, правда, особых иллюзий. Салику — еще одна пропавшая марионетка в его театре теней.
Как и накануне, он остановил машину на подступах к кладбищу и пошел по грязным улочкам. Вскоре он отыскал давешний двор, калитку и вошел внутрь. На табуретке перед дверью с достоинством патриарха восседал белобородый старец. Посреди дворика две женщины, стоя на коленях, жарили на решетке рыбу. Там и сям копошились в поисках корма куры. Покашливая от дыма, Арле подошел поближе. Старец церемонно поклонился.