— Здравствуйте, месье, — прошамкал он беззубым ртом, и Арле обратил внимание на его почерневшие от колы губы.
Изъяснялся старик на относительно правильном языке. Да, Салику ушел ночью. Сколько было времени? Старец обратился на своем наречии к женщинам. Одна из них поднялась. На ней была простая набедренная повязка, груди ее покачивались, как два бурдюка. Она что-то проворчала, всплеснула руками и снова принялась раздувать огонь. Старик перевел: Салику ушел около трех часов.
Арле приблизился к занавесу из бутылочных пробок. Лачуга была пуста. Салику все прихватил с собой, явно не собираясь возвращаться.
Поблагодарив патриарха, Арле вернулся к машине. Он уже сел за руль, но, вдруг почувствовав угрызения совести, вышел и направился к воротам кладбища. Он был здесь лишь в день приезда и недолго, перед тем как отправиться во Вриди. Арле с удивлением подумал, что с тех пор прошло всего два дня: ему казалось, что протекла целая вечность.
Могила уже не выглядела свежей: буря осыпала лепестки красной гвоздики. Остались только увядшие стебли и поблекшие запачканные красноватой землей чашечки цветов. Крест тонул в кишащей насекомыми траве.
Арле прищурился. Солнечный свет, сочившийся сквозь грязные ватные облака, отражаясь в надгробных камнях, слепил глаза. Кокосовые пальмы не давали тени. Арле подумал об уютных деревенских кладбищах во Франции, дремлющих под шелест кипарисов. Он не имел права оставлять Роберту гнить в этой чужой земле. Это все равно что вторая смерть, постигшая многих колонистов. Европейцы-бедняки, не имевшие возможности выбирать, где им покоиться… Неимущие из Прованса или Армора, приехавшие на заработки в колонию и надорвавшиеся, унесенные лихорадкой, — их костями, забытыми в красной глине, усеяна земля от Бассама до Сассандры, от Корого до Данане.
В понедельник он наведет справки в мэрии, как можно увезти тело Роберты во Францию. И сам поедет с ним. А в Африку не вернется — это решено. Он так и скажет Эдуару, когда они встретятся. Эдуар возражать не станет, он уже давно советовал Арле продать свою долю.
Дикая ненависть распирала Арле, он ненавидел эту неестественную растительность, это безжалостное небо. В памяти всплывали слышанные в детстве, на уроках географии, слова о негостеприимных землях тропической Африки, об убийственном для европейцев климате. Убийственный: это слово рассмешило бы поселенцев 196… года, которые так гордились тем, что отказались от шлемов и противомоскитных сеток. Тем не менее слово точно в своей жестокости. Африка убила Роберту, наверняка она угробила и его друга Макса.
Арле вернулся к машине, однако, как он ни старался, завести ее не смог. Прибор на щитке показывал, что аккумулятор разряжен. Надо было вовремя позаботиться: еще утром, когда он уезжал с виллы, машина завелась с трудом. Правда, с тех пор у него было много других забот…
Тотчас сбежались негры. Подбадривая друг друга истошными воплями, они разогнали машину, и мотор заработал. Прямо через окно Арле с размаху бросил пригоршню монет. В ответ раздались ликующие крики.
В субботу после полудня большинство автомастерских было закрыто. Арле долго мыкался, прежде чем отыскал сговорчивого парня, который согласился заняться его машиной. Это был маленький любезный астматик-корсиканец, который бегал по заваленному ржавыми остовами автомобилей двору и орал что было мочи, костеря полдюжины квелых негров. Вскоре трое из них опустились на колени перед капотом «ситроена» и начали невозмутимо обсуждать неисправность, поочередно хватаясь за разводной ключ.
Договорившись с корсиканцем, что он заберет машину в пять, Арле вышел из мастерской. У него оставалось около часа: он успеет пешком добраться до конторы. По Торговой улице и бульвару Кард он дошел быстро. Двор конторы был пуст. Сторожа Жерома, который всегда дремал у входа, сидя на пыльном тротуаре, не было. И на складе, у бревен, — ни единого негра.
Арле недобрым словом помянул свою забывчивость. Ну конечно же! Накануне больших праздников фирма Арле давала служащим выходной. Он сам был инициатором этой традиции — и на тебе: забыл. Чего доброго, он опять упустит Эдуара!
В эту минуту под одним из навесов, окаймлявших двор, Арле заметил «Рено-2СѴ» Лемена. Он толкнул дверь приемной. Лемен уже бежал на шум, одетый по-рабочему, добродушный, с карандашом за ухом.
— Очень рад вас видеть, господин Арле!
— Что это вы так усердствуете, Лемен?
— Да вот надо закончить кое-какие дела, не люблю оставлять работу на потом. А сегодня никто не мешает…
Арле, растрогавшись, покачал головой. Именно благодаря таким, как Лемен, их заведение несмотря на все передряги держалось на плаву. Да, Лемен вполне способен его заменить. Он замолвит за него словечко Эдуару.
— Брата моего не видели?
— После обеда — нет. Но утром он заскакивал в контору. Ах да, вам звонили. Два раза.
— Кто?
— Женщина. Незадолго до полудня.
— Госпожа Вотье?
— Да. Она сказала, что перезвонит.
Арле отвел глаза.
— А второй раз — из комиссариата.
Сердце Арле екнуло.
— Комиссар Фонтен?
— Да, около двух, я как раз только пришел.
— Он ничего не передавал?
— Нет. Я дал ему ваш номер в Кокоди. Думал, вы еще там.
Арле поглядел на часы.
— Без четверти пять. Может, еще застану его.
Лемен вышел во двор вместе с Арле.
— Вы не на машине? — удивился он.
— Она в мастерской. Сел аккумулятор.
— Подбросить вас?
— Да, пожалуйста.
Через две минуты старенькая малолитражка Лемена остановилась перед комиссариатом на улице Делафос. Арле вышел и пожал Лемену руку.
— У вас неприятности, господин Арле? Может, я могу чем-нибудь вам помочь…
— Спасибо, надеюсь, все обойдется. Счастливого Рождества, Лемен.
— Вам тоже, господин Арле!
В комиссариате ему пришлось ждать: Фонтен был занят. Приемная гудела, как улей. Стайка негров-дьюла, возбужденно галдя, осаждала невозмутимого полицейского. Фараоны сновали туда-сюда. Время от времени из подвала доносились крики: там, похоже, избивали негра.
Когда Арле вошел в кабинет, Фонтен стоял у окна. Он резко повернулся, подошел к Арле и указал на стул.
— Уже три часа я пытаюсь с вами связаться! Куда вы запропастились? — спросил Фонтен, не скрывая раздражения, и, не дав Арле ответить, продолжил: — Я все-таки наведался в «Калао»! Сам!
Он нервно прошелся по кабинету и взорвался:
— У меня под рукой не было ни одного человека, которому я мог бы доверить такую работу!
Лицо Фонтена налилось кровью. Арле подумал, что когда-нибудь его хватит кондрашка.
Немного успокоившись, Фонтен уселся за стол. Внизу негр продолжал жалобно стонать подобно раненому зверю. Избиение происходило как раз под кабинетом Фонтена, слышен был каждый удар.
Фонтен язвительно прокомментировал:
— Этого у них не отнимешь! Как кого-нибудь отдубасить, тут они мастера!
Он зажег сигарету — первую с тех пор, как вошел Арле.
— Итак, перед обедом я отправился в «Калао». Говорил с Магдой. — Фонтен вздохнул. — Другая бабенка, Малу, исчезла с концами. Мне захотелось узнать о ней поподробнее. И меня тоже угостили рассказом о том, что Малу получила телеграмму о болезни мамаши и уехала во Францию. Никто не знает, как скоро она вернется и т. д. Разумеется, все это лапша на уши. Магда и сама это понимает. Только ничего другого из нее не вытрясти. Стоит насмерть. Она явно дрейфит. Однако у меня сложилось впечатление, что Магда действительно ничего определенного об этом исчезновении не знает. Я только что навел справки: в списке пассажиров имя Рюбино не значится. Формально барышня не покидала Берег Слоновой Кости. После «Калао» я заскочил в ее комнатку в Трешвиле: все шмотки на месте.
— Значит, она в Абиджане?