Жоэлла замотала своим «конским хвостом»:
— Возражаю! Все получилось неумышленно… Я действительно договорилась встретиться с Жессикой. Но когда я собиралась к ней, пришел Тони и забрал меня.
— Тони?
— Тони Лазарь.
Хотя Вернер Лежанвье и ожидал услышать это имя, он все равно словно получил удар под дых.
— Так значит, ты не в первый раз встречалась с этим человеком?
— Да нет… В пятый или в шестой… В общем, всякий раз, когда он приводил сюда…
— И ты пошла с ним по первому его зову?
— В моих глазах он обладает одним неоспоримым преимуществом.
— Каким же?
— Несправедливо обвиненный, он был оправдан твоими усилиями.
Отыскав наконец платок, Лежанвье приложил его к вспотевшему лбу.
— Он ухаживает за тобой?
— В наше время никто ни за кем не ухаживает.
— Он пытался поцеловать тебя, пытался… э-э?..
— Вэ-Эл! Вы вторгаетесь в частную жизнь.
Адвокат с усилием выпрямился, подошел к дочери, схватил ее за руку.
— Отвечай, целовал он тебя? Отвечай, иначе…
Жоэлла с удивительной легкостью высвободилась, отбежала к двери в свою комнату. На пороге она обернулась.
— Ревнуешь?.. Ну разумеется, он меня целовал и вообще… щупал! Он был не первый, но впервые дело того стоило!
На втором этаже хлопнула дверь: значит, Диана все слышала.
— Мне очень жаль, Вэ-Эл! — убегая крикнула Жоэлла, — но ты сам этого захотел.
Вернер Лежанвье не ответил.
Может быть, Жоэлла просто решила ответить ударом на удар, бросить вызов отцовской власти? Но как бы там ни было, Антонен Лазарь перешел всякие границы.
Антонен, он же Тони, заплатит все свои долги, решил Лежанвье.
IV
«Большая доза адреналина, введенная в вену, в течение пяти минут вызывает смерть. Поскольку это вещество тотчас растворяется в крови, то при вскрытии обнаружить хотя бы малейший его след невозможно. Адреналин часто используют при лечении астмы и сенной лихорадки. (Д-р Эберхардт)».
Диана в прозрачном дезабилье бесшумно отворила обитую дверь в рабочий кабинет мужа, оторвав его от бесплодного чтения красной тетрадки.
— Вернер… Уже два часа, а Жоэллы все нет…
— Я знаю. Давайте подождем еще немного.
— Может, вы знаете и с кем она ушла?
— Думаю, что знаю.
— С Тони Лазарем?
— Да.
— И вы позволяете это?
— Я ничего не позволяю. Жоэлла уже вполне обходится без моего позволения.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Сам задаю себе этот вопрос.
На самом деле Вернер Лежанвье прекрасно знал, что он предпримет. Он больше не будет дожидаться, пока Жоэлла вернется домой. Он подстережет, когда в свой отель возвратится Лазарь.
— Вернер…
— Да?
— Жоэлла плюет на нас! Вы почему-то не хотите отдать ее в пансион, но…
— Минутку! — перебил жену адвокат. — Каким вам показался этот Лазарь? Он привлекателен?
— Не сказала бы!
— Но хоть симпатичен?
— Пожалуй, да.
— Почему?
— И вы это спрашиваете? Потому что вы спасли его in extremis[8], дорогой мэтр, потому что благодаря вам он пользуется славой невинного мученика, едва не ставшего жертвой судебной ошибки.
«И она туда же!» — с горечью подумал Лежанвье. Итак, Антонен Лазарь обязан ему всем: свободой, безбедным существованием и даже повышенным интересом женщин к своей особе… Остается выяснить, не потребует ли он чего-нибудь еще.
— Ложитесь в постель, дорогая. Попытайтесь уснуть. И не говорите ничего Жоэлле, когда она вернется.
— Как вам будет угодно.
В четыре часа утра отель «Швеция» был освещен уже весьма скудно. Сквозь решетчатую загородку с улицы был виден старый ночной портье — без пиджака, в подтяжках он дремал перед телефонным коммутатором.
Низко висели тучи, в воздухе была разлита прохлада. Как ни старался Лежанвье согреться ходьбой, холод пробирал его до костей, затруднял дыхание. Ему бы не следовало курить, но как иначе скоротать время, развеять подступавшую к горлу тревогу?
На углу улицы довольно часто останавливались автомобили, и всякий раз Лежанвье спешил туда, боясь, как бы Лазарь не прошмыгнул в отель, пока он топчется поодаль.
Четверть пятого, без двадцати пять. Правда, накануне Жоэлла вернулась домой лишь к пяти утра…
Лежанвье вспомнились другие нескончаемые ожидания. В двадцать, даже в тридцать лет ему приходилось примерно вот так же дожидаться возвращения более или менее дорогих ему женщин. Они неизменно приезжали на автомобиле, утомленные и размякшие, и от них веяло любовью. Однажды он ударил одну из них, и за нее заступился таксист, после чего они с таксистом завершили ночь вместе, опустошая бутылку за бутылкой белого вина и открывая друг в друге все новые достоинства, пока Мартина — а может, то была Марселла? — отсыпалась после любовных утех. Сегодня, когда ему перевалило за пятьдесят, он подкарауливает уже не ветреную прелестницу, а мужчину. Он расквасит ему физиономию.