Шен Ри и не претендовал на это. Он робко осваивался в своей новой жизни, где больше не было малыша Хекки, мастера Хо и страха найти водяную змею в ботинке. В этой жизни у него также не было и завистников — кому придет в голову завидовать неопытному мальчишке? Шен Ри снова, как несколько лет назад, стал незаметным и маленьким. Но его это не огорчало. Тем более, что актерская жизнь дарила множество преимуществ. И самым лучшим из них была возможность поселиться не в огромной комнате на полтора десятка учеников, а в небольшой уютной спальне для двоих.
Вторым актером оказался красивый молодой юноша, которого, как и многих, взяли в труппу не из храмовой школы, а из другого театра. Прежде Шен Ри только слышал, что многие танцоры вовсе не обязаны отдавать Великой богине всю свою жизнь без остатка. Они — лишь наемные работники при храме, а не его служители, как сам Шен, Хекки, Зар и другие, выросшие в стенах храма.
Этот чужой юноша, сполна познавший все прелести внешнего мира, смотрел на Шен Ри точно на диковинную зверушку. Вероятно, раньше ему не приходилось видеть таких молодых учеников храма Великой богини. К счастью, вопросов он не задавал, а напротив был сам охоч до разговоров и рассказов о себе. Очень быстро Шен узнал, что его сосед происходит из старинной танцевальной династии, где мальчики раньше учатся изящным актерским жестам, чем начинают ходить. Красивый и совершенно благополучный, Атэ Хон был любимчиков в своей семье и рано начал собирать бурные овации поклонников и поклонниц. Неудивительно, что распорядитель храмового театра охотно взял Атэ в свою труппу, когда тот пожелал больше славы и, разумеется, денег.
Эти рассказы трогали что-то очень хрупкое в глубине души Шен Ри. Что-то, о чем он предпочел бы забыть. Но Атэ не являлся самым чувствительным человеком в мире и потому он продолжал говорить о своей мирской жизни, а Шен был вынужден слушать все эти многочисленные истории. И чем больше он слушал, тем отчетливей понимал, что очень мало знает о внешнем мире, откуда его забрали слишком рано. Да и прежде того разве он видел настоящий мир? Родовое поместье Ри мало походило на то, о чем рассказывал Атэ Хон, а до него — малыш Хекки, покуда тот еще помнил другой мир, отличный от храмового.
Чем дальше, тем сильней в душе Шен Ри расцветало пагубное и нечестивое желание покинуть храм и посмотреть на жизнь за его высокими стенами из красного, точно кармин, кирпича. Желание приходилось сдерживать всеми силами — Шен слишком хорошо помнил историю со срезанным с пятки клеймом. А ведь тот мальчик даже не пытался выбраться за пределы чертогов Великой богини. Он просто оказался недостаточно талантлив…
Грешные мысли разъедали ум изнутри, поэтому, стремясь их отогнать, Шен Ри все более и более усердно оттачивал свое танцорское мастерство. Он научился просыпаться прежде своего болтливого соседа — который не особенно и старался вставать по первому гонгу — и тихо ускользать в храмовый сад, где в полном одиночестве до изнеможения повторял сложную череду танцевальных па. И это был вовсе не скромный выход Робкой служанки. Шен Ри в своей безмерной гордыне и дерзости репетировал роль Лунной Девы. Только она позволяла ему с головой уйти в танец, забыться и отрешиться ото всех мирских желаний, будь то мысли о женщинах или стремление попробовать сказочные сладкие лакомства с неведомого Речного рынка…
Шло время. Танец все больше наполнял существо Шен Ри, вытесняя за пределы тела и разума все остальное. Постепенно даже Атэ Хон осознал, что его россказни про мир за пределами храмового театра — пустой звук для вечно погруженного в себя танцора из рода Ри. И перестал навязывать не только свои истории, но и свое общество в целом.
Единственное, что возвращало Шена в обычный — насколько обычным он может быть в храме — человеческий мир, это встречи с Хекки. Редкие, слишком редкие, чтобы насытить неутолимую жажду быть рядом, поддерживать, помогать… Без Шена Хекки быстро научился сам давать отпор излишне задиристым мальчикам из числа учеников (а когда у него это не получалось, на помощь всегда приходил молчаливый Зар). Но еще интересней было то, что он научился… нравится мастеру Хо. Нет, конечно же, тот не перестал звать Хекки крысенком, как он звал почти всех малышей в театральной школе, но стал ему очевидно благоволить и спускать с рук мелкие шалости или танцевальные промахи. Чем объяснить этот парадокс, Шен не знал. На его памяти — и задолго до его — мастер Хо слыл самым строгим наставником, совершенно не поддающимся очарованию своих воспитанников. Но малыш Хекки сумел сделать то, что было другим не под силу. Как ему это удалось — он так и не сказал, сделал вид, что ни при чем. А Шен не стал донимать младшего друга. Того времени, что он урывал для общения с Хекки и так-то было немного — уж точно не стоило тратить его на подобные расспросы.