Когда они получили долгожданную трехкомнатную в спальном районе и с облегчением покинули центр, я не нашла внутри себя ни одной причины, зачем мне нужно переезжать вместе с ними. К тому моменту бабушка уже три года, как почила, а дед совсем окопался в своем кабинете. После выселения родителей квартира почти целиком осталась в моем распоряжении. Это было… странно. Непривычно. И хорошо. Мы с дедом быстро сошлись во мнении, что покупные пельмени и хорошая колбаса экономят массу времени, которое можно с пользой потратить на чтение или творческую работу.
Я заканчивала второй курс дизайнерского отделения.
И с трудом представляла себе, как буду зарабатывать на хлеб этой странной профессией, которую выбрала, повинуясь воле случая.
Рисовать на уроках ИЗО меня так и не научили, скорее уж отбили то небольшое желание, которое имелось в раннем детстве. Но, как это ни странно, возиться с цифровой графикой мне понравилось. И оказалось, что у меня даже есть определенный талант в данной сфере.
И работа нашлась, едва только я приложила к этому минимальные усилия.
А самое замечательное, что я смогла убедить работодателя взять меня на условиях труда вне офиса. Сослалась на тысячи несуществующих причин и выиграла бесценную возможность оставаться дома. В своей уютной пыльной норке.
В своей прекрасной ограниченной неизменности.
В какой-то момент я поймала себя на том, что уже не вижу узоры на потолке, а скорее ощущаю их кожей. И улыбнулась.
Мне всегда нравилась эта тонкая граница между сном и явью.
А потом узоры исчезли.
И я тоже.
Черная гладь воды в пруду неподвижна, как зеркало. Я смотрю в нее и пытаюсь представить, каким будет мое лицо через много лет. Я делаю это всякий раз, когда мир начинает давить слишком сильно. Иногда мне удается застать слабое дуновение ветерка, и тогда по воде бежит быстрая рябь, искажая мои черты, словно украшая их морщинами. Но эта иллюзия всегда заканчивается слишком быстро.
— Шен! Шен Ри! Где ты?
Я беззвучно скольжу за высокую колонну из гладкого зеленого камня и замираю, опустив веки.
Я — Шен Ри. Мне четыре года. Через неделю — уже пять.
В пять лет пятого сына отдают Великой Богине. Это большая честь. Это бесценный дар.
Это мое проклятье и судьба, которую нельзя изменить.
Вскоре голос служанки отдаляется.
В нашем саду есть сотни укромных уголков, где никто и никогда не найдет меня, если я захочу.
Рано утром, когда солнце еще не палит, а нежно целует все живое, я видел целый рой золотистых бабочек.
Это хорошая примета. Так говорит старая Куу. А она знает толк в приметах.
Может быть, мне повезет, и я стану танцором.
Белесые глаза настоятеля холодны, как мрамор. Он смотрит на меня, не мигая. А потом, когда я опускаю взгляд, произносит презрительно:
— Золотая кровь…
И я понимаю, что не понравился ему.
Золотая кровь — так у нас называют знать. Мой род очень древний.
— Подойди ближе, дитя, — он властно манит меня рукой, и я иду, не смея поднять свой взор. — У тебя красивые волосы. Верно, их никогда не стригли… — Сухие твердые пальцы проводят по моей голове, один из них поднимает мой подбородок, вынуждая оторвать взгляд от пола. — Тебе объяснили, почему ты здесь? — в ответ я могу лишь согласно опустить веки. — Хорошо. Значит, ты знаешь, что избран. Теперь твой дом здесь. И его обитатели — твоя семья. Запомни это. Запомни на всю жизнь. Завтра ты принесешь обет верности Великой Богине. Это больно. Будь готов испытать то, чего никогда не знало твое изнеженное тело. — Наверное, в моих глазах настоятель увидел страх, потому что костлявая рука отпускает меня, и голос его становится мягче: — Таков обычай, дитя. Только боль научит тебя тому, что ты должен знать о своей судьбе. Примешь эту судьбу с чистым сердцем — и боль никогда не коснется тебя впредь. Посмеешь предать — завтрашнее испытание покажется тебе невинной игрой.
Из покоев настоятеля я выхожу на деревянных ногах.
Мое сердце полно горечи — я так и не узнал, что именно ждет меня в обители Великой Богини.
Ветер…
Откуда ветер в моей спальне?
Я открываю глаза и вижу себя на широком каменном ложе. Это Башня Духов.
Бьют барабаны. По углам башни мечутся тени от масляных ламп.
Я не знаю, как оказался здесь, но понимаю, что час настал — скоро я умру для мира людей.