Я чувствовал бессмысленность смерти, как никогда прежде.
Но, и это было примечательно, я считал только своих убитых. И хотя теперь, вне психоза, мне тяжело было убивать, я всякий раз понимал, что от моей пули погибнет человек, я был сказочно зол.
Если бы мне сказали, что я могу закончить войну одним ударом, стерев с лица земли всех принцепсов и преторианцев, я сделал бы это не задумываясь. Я предпринимал все, что мог, но этого не было достаточно. Война это такое дело, где всегда будет смерть.
Я больше не был мальчишкой, моя Октавия. Я все понимал.
Мы воевали хорошо, мы побеждали. Но нам нужны были ведьмы. Нам нужен был их дар и их смелость. Дейрдре была против их вмешательства, хотя никогда не говорила этого напрямую, дело было ей дороже, чем гордость. Ведьмы, узнав, что Дейрдре со мной, отказались от нее. Об этом говорили с каждого телеэкрана, и ты, наверняка, тоже это видела.
То были первые недели войны. Теперь они молчали. Дейрдре говорила, что она оказалась более дальновидной, вот и все, однако я чувствовал, что она затаила обиду.
Впрочем нет, не Дейрдре. Дигна. Теперь и я был Аэций. Мы взяли новые имена вскоре после отъезда Дарла, потому что мы больше не боялись проиграть. Откуда-то, как его прощальный подарок, нам досталось столько уверенности в успехе, что мы издевались над вашими генералами, называя себя именами, которые они считали недостойными нас.
Мы смеялись, как дети. Это было очень весело, поверь, наблюдать за их лицами. И иногда я думал: а какое имя выбрал бы Дарл?
Я поклялся, что назову в честь него сына. И если однажды ты подаришь мне дитя с игрек-хромосомой, прошу тебя, рассмотри этот вариант, было бы нечестно забыть о единственном, что я когда-то ему пообещал. В конце концов, Дарл сделал для меня куда больше, чем я для него. Он был щедр со мной.
Словом, я по нему тосковал. Но наша нелепая дружба в то же время не закончилась. В этом была особенность Дарла — не нужно было быть с ним рядом, чтобы ощущать его дружбу. Честно говоря, когда его не было, она чувствовалась сильнее.
Дигна не поехала со мной к другим ведьмам. Она сказала, что не сможет максимально функционально сыграть свою роль, а к тому же у нее множество дел в штабе. Это была не совсем правда, но я сделал вид, что полностью поверил. Дигна проинструктировала меня об обычаях ведьм, причем очень подробно, так что мне многое пришлось записать. И я понял, что обид на свой народ у нее много больше, чем она показывала.
Ведьмы считали себя защитницами отверженных, однако проявлялось это, по крайней мере в те времена, весьма странным образом. Несмотря на то, что людей, которые были нечестивцами по мнению их богини, они проклинали, сами ведьмы не так уж далеко ушли от тех, кого так сильно порицали.
В Галлии, в Нарбо-Марциусе, как ты знаешь, находилась их столица в то время. Множество ведьм было изгнано из Британии давным-давно, и хотя теперь они вернулись домой, Нарбо-Марциус по-прежнему считается их вторым по численности населения городом. У ведьм, как я понял со слов Дигны, было практически феодальное общество: с царицей и собственной аристократией. Классический расклад, двадцать процентов населения — восемьдесят процентов дохода. В нашей стране принцепсы не допускали никого к самоуправлению, воры что-то делали, но в основном нелегально, ведьмы из древних родов имели в Нарбо-Марциусе и предместьях фактическую власть.
Пусть не большую, но им было что терять. Поэтому они осудили Дигну. Поэтому они не пришли ко мне сразу. К концу своего рассказа Дигна упомянула, что ее происхождение оставляет желать лучшего, однако мать ее была горничной у одной знатной ведьмы, попала в немилость и была изгнана. Простые ведьмы за пределами Галлии мало как могли прокормить себя, на работу их не брали, поэтому большинству приходилось зарабатывать тем же способом, что и Дигне. Дигна давным-давно уехала из Нарбо-Марциуса, еще маленькой девочкой, и она не слишком хотела возвращаться туда. Знатные ведьмы вызывали у нее хорошо скрытую ненависть. И, конечно, я понимал, почему.
Дигна говорила, что они предательницы и коллаборационистки.
Но я знал, что она винит их в том, что не смогла жить на своей земле и зарабатывать честным трудом. Я понимал, что это личная история, и мне не хотелось оживлять ее в сознании Дигны.
Теперь у меня была охрана. Настоящая, моя Октавия, хотя тебя-то это наверняка мало удивляет. Я чувствовал себя подделкой, которую по чистой случайности приняли за подлинник. Я не мог иметь такой ценности, которую мне придавали. А ты прекрасно знаешь, сколь высоко я себя ценю.