После ужина мы смотрели телек, потом я легла спать.
Папа зашел ко мне, обнял и поцеловал. Я включила свет, чтобы он меня расслышал, и сказала:
- Если тебе вдруг станет плохо, приходи к нам в школу и смело забирайся в шкаф, только не забудь затычку для носа.
Папа усмехнулся:
- Спасибо, Тонто. Знаешь, если кто не захочет с тобой дружить, у того в башке мыльные пузыри. Или жабы во рту.
Я опять его обняла и подумала: ну как же мне повезло, что у меня такой классный папка! Он у меня самый замечательный.
Если бы не одна вещь...
Нет, сейчас не хочу об этом думать, ведь я такая счастливая!
Я люблю разговаривать в уме.
Во-первых, так можно болтать часами и руки не устают. Во-вторых, руками при этом можно делать что-нибудь полезное: например, жарить яблочные пончики, или вести трактор, или выдавливать прыщи.
Тут вы, конечно, скажете: «Фу, гадость!» Но у папы иногда вскакивает прыщ на спине, сам он до него дотянуться не может, вот я и прихожу на выручку.
Разговаривать в уме еще и потому здорово, что можно пообщаться с кем хочешь. Хоть с Мадонной, хоть с министром здравоохранения, хоть с Майлзом из передачи «Мерфи Браун». И за междугородные переговоры платить не надо.
И можно даже поговорить с человеком, который уже умер. С мамой, например, или с Эрин, моей самой лучшей подружкой из старой школы.
Но я не часто это делаю: от таких разговоров становится грустно.
Вот мне уже грустно, буду думать о чем-нибудь другом.
Когда болтаешь с кем-нибудь в уме, самое приятное, что разговор всегда идет в точности по-задуманному. Ты, например, скажешь:
- Привет, пап!
А он тебе:
- Привет, Ро!
- Пап, - говоришь ты дальше, - не мог бы ты, знаешь, вести себя потише, когда будешь знакомиться с моими новыми одноклассниками. А то я ужасно беспокоюсь. Даже если этот случай с лягушкой позабудется, вдруг они не захотят дружить с дочкой яблочного ковбоя, который чуть что - начинает петь. Или им родители не разрешат со мной водиться...
- Ну конечно! - говорит папа. - Мне это совсем не трудно.
В уме твой собеседник всегда тебя слушает и понимает.
Не то что в жизни.
В жизни, даже если ты осторожненько так, чтоб его не обидеть, скажешь только: «Пап, ну пожалуйста, надень сегодня рубашку попроще и постарайся не петь», - он сразу глаза закатит, мол, сколько можно приставать, или ткнет тебя локтем в бок: «Расслабься, Тонто! Надо же хоть чем-нибудь оживлять этот тусклый мир!»
Сейчас он кричит, чтоб я вылезала из-под душа, а то уроки скоро начнутся, и мыло опять размякнет, и вода перельется через край и потечет по занавеске, и вообще нечего там стоять и думать.
И как это он не замечает, когда сам переливается через край?
И зачем я только вспомнила про Эрин, сейчас я тоже размякну.
Это все из-за мыла.
Мы с Эрин однажды в школе подбросили кусочек мыла в кастрюлю с морковным супом. А потом смотрели, как за столом ребята, даже самые аккуратные, пускают изо рта пузыри.
Глупо, глупо, уже год и два месяца прошло, как она умерла, пора бы мне успокоиться.
Знаете что, если у меня когда-нибудь еще будет самая лучшая подруга, я сперва удостоверюсь, что у нее сердце не больное и с легкими все в порядке.
Пускай сначала пройдет медосмотр, пока мы еще не начали дружить.
Если она у меня будет.
Папа сказал, что сегодня будет лучше, чем вчера, потому что второй день в новой школе всегда лучше первого.
Он был прав.
Ну, почти.
Началось-то все, правда, так себе.
Когда я шла по двору, все ребята, даже из других классов, опять на меня глазели и очень быстро расступались.
Потом мне велели зайти в кабинет директора.
Мистер Фаулер смотрел на меня как-то настороженно. Лысина у него покраснела, а когда он встал, чтобы вытащить из кармана тюбик с антисептическим кремом, оказалось, что у него и коленки под шортами красные, а это, я читала, может быть признаком повышенного давления (если, конечно, вы не обгорели на солнце).
- Ровена, - начал он, втирая крем в свои ободранные костяшки пальцев, - мисс Даннинг рассказала мне, что произошло вчера в классе. С Дэррином Пеком мы уже поговорили. Я понимаю, тебе нелегко приспособиться к нормальной школе, но это не оправдывает твоего вчерашнего поведения. Это не должно повториться, тебе понятно?
Я кивнула. Хотела было сказать ему, что ссадины лучше не мазать кремом, а дать им подсохнуть на воздухе, тогда быстрей заживет. Так папа говорит. Но я промолчала, вдруг он эти антисептические кремы специально изучал в университете.
- Ровена, - продолжал мистер Фаулер, внимательно разглядывая ссадину, - если у твоего отца какие-нибудь проблемы... если он, к примеру, злоупотребляет алкоголем... ты всегда можешь рассказать об этом мисс Даннинг или мне. Договорились?
Я достала из сумки блокнот и ручку и объяснила мистеру Фаулеру, что папа уже четыре года как бросил пить, после того случая в городке, где мы раньше жили. Он тогда малость перебрал и нечаянно рассыпал по главной улице семьдесят ящиков зеленых яблок сорта «грэнни смит».
Мистер Фаулер прочел мою записку дважды, я уж думала, придерется к орфографии, но он только кивнул и сказал:
- Можешь идти, Ровена.
Взгляд у него все еще был какой-то недоверчивый.
Наверное, расстроился из-за ссадины, что она не сохнет, а мокнет.
В классе все опять на меня уставились, кроме мисс Даннинг. Она улыбнулась и сказала: - Ага, Ровена, ты как раз вовремя.
Я подошла к ее столу и написала в блокноте: «Можно мне что-то сказать ребятам?»
Она вроде бы удивилась, но разрешила.
Руки у меня так дрожали, что я чуть не выронила мел, но все-таки справилась.
«Извините за вчерашнее, - написала я на доске. - Я заплачу за лягушку».
Я повернулась к классу. Руки все еще дрожали.
Никто от меня не шарахнулся. Некоторые даже улыбались.
- Все в порядке, Ровена, - сказала мисс Даннинг. - Лягушка выжила.
Ребята засмеялись, только Дэррин Пек на последней парте скорчил мрачную рожу.
- Спасибо, Ровена, - кивнула мне мисс Даннинг.
Я повернулась к доске и написала: «Друзья называют меня просто Ро». А потом пошла и села на свое место.
Моя соседка улыбнулась, и мне стало совсем хорошо. Тут, правда, оказалось, что улыбается она кому-то за моей спиной.
Итак, Ро, - сказала мисс Даннинг, - ты пришла как раз вовремя, потому что сейчас мы составим списки участников завтрашних соревнований.
И она объяснила, что завтра - спортивный праздник и, поскольку школа у нас небольшая, участвовать должны все.
- Метание копья, - объявила мисс Даннинг. - Поднимите руки, кто хочет записаться...
Я никуда не записалась: как-то не хотелось показаться выскочкой, пусть сперва хоть подзабудут несчастную лягушку. Да и потом, на соревнованиях все равно ни с кем не подружишься. Придешь первой - скажут, воображала, последней - рохля, а если где-то посередке, никто тебя и не заметит.
- Бег на сто метров - мальчики! - объявила мисс Даннинг, и почти все мальчишки в классе подняли руки, только успевай записывать.
Потом она сказала:
- Бег на сто метров - девочки!