Он стал его листать.
- Вот! Нашел! - он здорово обрадовался. - Послушай (это Уайльд... "Портрет Дориана Грея"): "Селенит убывает и прибывает вместе с луной, а мелоций, изобличающий вора, теряет силу только от крови козленка". Что скажешь? Про кровь козленка он тебе не рассказывал?
Миша искренне удивился.
- Зачем ему все это надо?
- Зачем?! -- Птицын невесело рассмеялся. - Помнишь, как он пригласил нас на свой день рожденья? Прямо с улицы звонил Лянечке?
- Припоминаю.
- А когда, на следующий день, мы пришли с подарками, Лянечка в три часа дня застилала постель: убирала простыню, подушки...
- Помню! -- кивнул Лунин.
- Так вот! Редкое наслаждение: ткнуть ближнего в дерьмо. Вот, мол, вы кто - дети, не знающие женщин, а я на этом пуд соли съел. Завидуйте, я - гражданин Советского Союза! В общем, он тебя облапошил, как младенца... Со мной он бы не решился на такие штучки!..
Резкий телефонный звонок оборвал его речь. Птицын перестал бегать по комнате, снял трубку.
8.
- Аллё?
- Здравствуйте. Арсения будьте добры...
Птицын мгновенно узнал голос Верстовской по меланхолически тягучим гласным (да и как бы он не узнал его!)
- Привет! (Птицын сделал большие глаза и прошептал Лунину: "Верстовская!") Не чаял тебя услышать... Что скажешь хорошего? (Птицын вернул Верстовской ее собственную телефонную формулу-клише - часто Птицын терялся, не зная, что на нее отвечать.)
Она ответила вопросом на вопрос:
- Как живешь?
- Как тебе сказать? Вот лежу на софе и смотрю в потолок... на крюк от люстры. Соображаю: выдержит он меня или нет? Вероятней всего, нет... слишком большая тяжесть. У нас люстра года три назад уже падала... сама по себе.. Пришлось менять и заделывать дырку асбестом. Но главное: мылить петлю! Это не по мне. Как-то не эстетично.
Птицын готов был поклясться, что Верстовская улыбнулась, одобрив его дуракавалянье.
- Зачем ты подослал ко мне Голицына? - пошла она в наступление.
- Никто к тебе его не подсылал... Он встречался с тобой по собственной инициативе...
- Что вы ко мне все пристали?! - по-бабьи взвыла она, как будто долго сдерживалась и вот-вот разрыдается.
Птицын здорово удивился:
- Все? Кто все?
- Все-все... И ты, и Виленкин, и Голицын.
- Голицын, насколько я знаю, хотел с тобой договориться об экзамене за Цилю Гершкович.
- От этого я сразу отказалась.
- И что было дальше? - после паузы опять спросил Птицын.
- Дальше? Дальше он предложил выпить бутылку шампанского... Я не захотела...
- А что за шампанское, не помнишь? Полусладкое?
- Кажется, "Брют". Я его не люблю...
- Вот как! Ну и?..
- Ну и всё... Он спрятал шампанское в сумку.
- Вы сразу после этого расстались?
- Еще немного посидели...
- Ах, да... Тебе ведь нужно было время, чтобы затвердить, что я слишком робок и что женщины не любят робких, - Птицын не смог сдержать обиды.
- Кто это говорил? Я?! - Верстовская возмутилась до глубины души. - Это он говорил, а не я. И еще намекал, что он-то, в отличие от тебя, не робок, наоборот, очень смел. Мне с ним будет хорошо. Дал мне свой телефон... "Звони в любое время дня и ночи. Для тебя я всегда свободен!.."
- Ты его, конечно, поблагодарила?
- Навряд ли. И вообще не тебе меня упрекать!
- Ты права! - Птицын пошел на попятную. - Мы разговаривали с Голицыным с полчаса назад. Он мне врал, что ты сразу согласилась на экзамен, что издевалась надо мной... В конце концов, это его проблемы... Хочешь, я приеду?
Теперь пауза была взята Верстовской. Длилась она бесконечно долго. По крайней мере, так показалось Птицыну.
- Приезжай!
- Через полтора часа буду!
- Давай через два! Я должна привести себя в порядок.
- Как скажешь! Договорились. Счастливо!
Птицын ликовал. Он опять стал бегать по комнате пританцовывая.
- Ну и подлец, этот Джозеф... Приключения бутылки шампанского... Он занял у меня шесть с полтиной на бутылку шампанского: они, видите ли, поспорили с Цилей по поводу сексуальной сцены у Джона Фаулза, и он проиграл. На эти деньги он купил "Брют", пока ходил с тобой вокруг института, якобы для аспирантки и с целью ее совращения. Потом предложил Верстовской выпить ту самую бутылку. Она "Брют" не любит. В конце концов он высосет ее сам, на кухне, глядя в зеркало и чокаясь с зеркальным двойником. Так что там дальше?.. Я буду собираться, а ты рассказывай... Я все улавливаю...
Он выбежал в коридор, принес вешалку с одеждой, начал разглядывать, какую рубашку надеть.
- Я слушаю... слушаю....
Птицыну, конечно, было уже не до Миши: мысленно он был уже рядом с Верстовской. Самое разумное теперь было бы встать и уйти, но Миша ничего не мог с собой поделать - ему хотелось договорить, и, кроме того, его влекла инерция занудства. Между тем Птицын в приподнятом настроении слушал, временами посмеивался, отпускал ехидные замечания и продолжал одеваться. Над сценой с Виленкиным он много хохотал:
- Так он сказал: я серый человек?
- Да.
- Доброхот! Подумать только!.. Я тебе не хотел говорить, чтоб не огорчать... Недели две назад Виленкин подбежал ко мне в буфете, прямо к столику, и тоже шепотом дал ценный совет: "Арсений! Зря вы общаетесь с Луниным: он шизофреник!" Правда, в отличие от тебя, я не стал его благодарить, а прямо спросил: "Откуда у вас такие сведения?" Он помялся-помялся, потом нашелся: "Из верных источников!" - "Каких?" - "Не могу их раскрыть..." - "Источники ошибаются". Он пожал плечами и отошел.
Миша был на сто процентов уверен, что Птицын обидится на серого человека: он страшно болезненно переживал, когда ему отказывали в таланте, но после разговора с Верстовской он все воспринимал со смехом, его ничем нельзя было выбить из седла. Вместе с тем на "шизофреника" Миша обиделся сам:
- Скотина же этот Виленкин!
- Еще какая! У меня большое подозрение, что он отрабатывает какое-то партийное задание, спущенное из недр 1 отдела... Говорят, он параллельно работает на КГБ. Ты обратил внимание: после взрыва парткома висел приказ ректора об его увольнении?.. А он опять всплыл... Дерьмо не тонет! Говорят, он залег на две недели в клинику голодания... чтоб отлежаться... Ты заметил: он похудел: был как сарделька, а теперь стал как сосиска.
- А зачем он стал пересказывать слухи?
- Какие слухи? - переспросил Птицын.
- О том, что мы вместе живем в Ивантеевке?
Птицын присвистнул и расхохотался:
- Ну, ты в своем репертуаре! Я думал, ты удачно вывернулся, а ты действительно ничего не понял!
- Что? Что?
- Да все то же! Виленкин намекал тебе о своем гомосексуализме. Похоже, он предлагал сделать слухи явью. А ты его обезоружил своим ангельским простодушием!
- Так он не в Ивантеевке живет? - упорствовал Миша.
- Где-то в районе "Ждановской". Я однажды слышал, как он звонил маме из института: "Мамуля! Я уже освободился. Грей обед. Через час десять буду на "Ждановской".
- У него что семьи нет?
- Кто возьмет такого урода?!
- Господи! В какой гадюшник мы попали! - громко вздохнул Миша.
- Справедливо, -- улыбаясь, согласился Птицын.
Наконец, Лунин подступил к главному.
Птицын между тем оделся, привез чай на столике с колесами. Пока Миша рассказывал, Птицын задумчиво хрумкал сушкой и прихлебывал чай.
-... Мы пошли в парк Мандельштама, сели на скамейку... Она говорит: "Неужели это ты все написал?" - "А то кто же? Пушкин?" Она в таком духе говорит, что, мол, вы такие вдвоем ходите... Серые люди, замухрышки...
- Что они все заладили: серый... серый?..
- Конечно, она иначе как-то выразилась... тактичней... И вдруг я слышу: "Быть может, я тебе не нужен..." Эти стихи у меня все время вертелись в голове: она сняла их с мозга. - "Ты ясновидящая?" Она грустно улыбнулась - и ничего не ответила.
- А что она имела в виду? - не понял Птицын.
Его непонятливость иногда страшно злила Мишу.
- Это был отказ. Недвусмысленный отказ... Потом мы сели в метро и поехали на Суворовский бульвар...