Что делать? Наждачная бумага! Она как лед шершавая. Птицын выскочил из ванной, открыл дверцу стенного шкафа в коридоре, где лежали папины инструменты, покопался на полке, достал кусок шкурки. Сгодится! Опять влетел в ванную, провел шкуркой по синяку. Поглядел в зеркало. Лучше! "А что, если его раскусят?" Скажут: никакого сотрясения. И дадут пинка, как симулянту. Птицыну вспомнился рассказ Кукеса о его двоюродном брате, который ждал документов из посольства на выезд в Израиль, со дня на день они должны были прийти, как вдруг повестка из военкомата. Брат разбежался головой вперед, к-а-а-к шмякнется лбом об стенку - сотрясение. Отсрочка на полгода. Документы пришли, и он сбежал за бугор. Птицын мысленно примерился: а он смог бы лбом об стену, как Миша Казанович? Ковер смягчит удар. Да и потом это как-то глупо. Уж лучше, как он задумал. Что, собственно, ему грозит? Ну, скажут: ушиб. Не сотрясение. Пусть. Чего он теряет?! Мало ли... А при удачном раскладе, он сохранит свободу. Она стоит того, чтобы чуть-чуть пострадать!
Сквозь дверь Птицын услышал, как по коридору прошаркали тапочки: родители шли на кухню пить чай. Бабушка вышла, гремит кастрюлями. Момент подходящий. Птицын закрыл воду, положил лезвия на место, спрятал половник, шкурку и кухонный нож в шкафчик, выполз из ванной. Остановился у зеркала в коридоре и стал трогать лоб, то приближая лицо к зеркалу, то отдаляя его.
- Что там? - спросил папа, увидев через коридор манипуляции Арсения. Бабушка тоже застыла в проеме кухонной двери с дуршлагом в руке.
Птицын сделал страдальческое лицо, заглянул на кухню:
- Что-то голова трещит страшно... Упал сегодня...
- Где? - спросил папа.
- Да с утра шел в институт... и около метро шлепнулся... По льду проехался...
- Где? Где? Покажи! - заинтересовался папа.
Птицын отвел рукой волосы со лба.
- Шишка! - констатировала бабушка. - С голубиное яйцо.
- Молодец! - заметила мама. - Будешь теперь под ноги глядеть... Ворон считаешь... Так можно и без глаза остаться.
- Да-а! - подытожил папа. - Синяк большой. Гололед ведь... Как тебя угораздило?
- Голова раскалывается! - настаивал Птицын. Похоже, никто из родственников сочувствовать ему не собирался. А они еще должны вызвать "Скорую помощь".
- Иди полежи, - предложил папа. - Может, пройдет?..
- Пойду лягу... - покорно согласился Птицын.
Что теперь делать? Во-первых, разобрать постель. Приедет "Скорая" - нужно лежать пластом, как и следует при сотрясении. Птицын остался в майке и тренировочных. Время: семь вечера. Часам к девяти надо все закончить! Что дальше? - Рвота!
Птицын проковылял по коридору, слегка постанывая. Зашел в туалет. Дверь на кухню была открыта. Родители были там. Услышат. Он засунул два пальца в глотку и начал горлом имитировать рвотные звуки. Потом спустил воду в унитазе. Выполз из туалета задыхаясь. Держась за стену, Птицын добрался до кухни:
- Боюсь, сотрясение мозга! Вырвало...
- Может, что съел? Живот не болит? - сочувственно поинтересовался папа: Птицын понял, как ему не хотелось звонить, вызывать "Скорую помощь".
- Голова... голова... - раздраженно, но слабым голосом захныкал Птицын. - Страшно болит голова.
Он схватился за лоб, потом провел рукой по затылку и шее.
- Ото лба отдает в затылок!.. Как будто молотком внутри стучат!..
- Да, ты что-то бледный... Так что, вызывать "Скорую"? - папа еще робко надеялся, что обойдется и звонить ему не придется.
- Не знаю... Наверное...
Птицын, снова держась за стенку, добрался до туалета и опять громко сымитировал рвоту. Когда он выбрался оттуда, папа пошел в коридор к телефону - звонить.
Птицын добрался до кровати, улегся на постель.
- Птицын. Арсений Борисович. Да... 21 год. Люблинская улица, дом 5, корпус 5, квартира 68. Телефон: 173 - 42 - 10. Да... 42 - 10... Упал на льду... Голова болит, рвет... Похоже, сотрясение... В течение часа? Спасибо!
Папа заглянул в комнату:
- Вызвал... Скоро приедут...
- Спасибо! - страдальческим голосом простонал Птицын.
Папа закрыл дверь. Птицын дождался, когда захлопнулась дверь родительской комнаты. Они включили телевизор. У бабушки телевизор тоже орал на всю катушку. Шли "Семнадцать мгновений весны". Копелян рассказывал о Геббельсе. "Информация к размышлению". Птицын разобрал слова: "бабельсбергский бычок".
Третий этап: кофе. Пять ложек - на чашку. Надо всё делать быстро, потому что "Скорая" может приехать с минуты на минуту. Ехали бы они подольше!.. Птицын воровато прокрался на кухню, достал из кофемолки размолотый вчера вечером кофе, поставил жезвейку на газ. Одним глазом он глядел на часы, другим - на кофе, который набухал, раздувался, стремясь вырваться за пределы сосуда. Птицын вовремя погасил конфорку.
Сколько сахару бросить? Тоже, наверно, ложек пять, чтоб не горчило. Птицын налил кофе в красную глиняную чашечку, хотел унести в комнату. Вспомнил, что забыл в ванной нож и половник. Быстро положил их на место - в мойку. Шкурку швырнул в стенной шкаф в коридоре. Унес кофе в комнату. Слава Богу, никто из родичей на кухню не вылез. Мелкими глотками Птицын выпил кофе, спрятал чашку в письменный стол. На редкость вкусный! Кто бы мог подумать, что пять ложек дают такой потрясающий вкус. Понятно, почему Бальзак так любил крепкий кофе! От него и умер.
Послышался звук открывающейся родительской двери. Птицын нырнул в кровать. Папина голова просунулась в проем двери. Папа принюхался, мечтательно пробормотал:
- Кофе пахнет! - и голова пропала.
Птицын внутренне рассмеялся, а потом вдруг подумал: "А что, если и врачи унюхают кофе?!." Он вскочил с постели, вспрыгнул на письменный стол, открыл форточку. Время уже поджимало. Уже минут двадцать прошло, приедут...
2.
Птицын опять залег в кровать. Оставалось только ждать. Он уже сделал почти все, что мог... Дело было за "Скорой"... Все-таки он затянул. Другие давно боролись с армией, а кое-кто ее победил.
Лунин лежал в психушке. Кукес недавно вышел из больницы, сделал себе эпилепсию. Пока, правда, диагноз до конца еще не подтвердили. Кукес должен был съездить в психдиспансер, встать на учет, и только после этого ему дадут освобождающую статью. Впрочем, это уже формальности. Архангельский, в девичестве Жора Бень, первый и единственный, кто уже месяц назад размахивал "белым билетом".
Архангельский рассказывал Кукесу, как он освободился от армии, а Кукес - Птицыну. Птицын поразился, как Архангельский все просчитал - до мелочей. Птицыну такое и не снилось. Это была многоходовая операция. Прежде всего, Архангельский связался со своим дальним родственником, генералом пожарной охраны. Тот через своего зама, полковника, сделал Архангельскому вызов в военкомат: если Архангельского забирают, Главный штаб пожарной охраны тут же отправляет запрос в призывную комиссию и Архангельский служит в Москве, в пожарной охране, под патронажем своего родича. Впрочем, родич его предупредил, что полностью от "дедовщины" он спасти его не сможет, так что Архангельскому лучше вовсе не служить.
Обеспечив таким образом тылы, Архангельский пошел к военкоматовскому врачу и настаивал, чтобы его послали на обследование по поводу сильнейшей аллергии. Тогда Архангельский еще не знал, что сама по себе аллергия от армии не освобождает, в лучшем случае статья по аллергии грозит стройбатом, что может быть хуже, чем строевые войска. Врач, не найдя в медицинской карте ни малейшего подтверждения аллергии Архангельского, наорала на него, обозвала симулянтом, не хотела давать направления на обследование, грозилась показать Архангельскому, где раки зимуют, то есть сию же минуту призвать в Вооруженные Силы. Архангельский кричал, в свою очередь, что в армии едят селедку, а он от нее падает в обморок и, кроме того, он филолог, журналист, у него пятнадцать печатных работ; вот почему она не имеет права загонять его в могилу. Одним словом, всё началось со скандала.