В Валентине Мише виделось редкое сочетание девичьей стыдливости, почти детской угловатости с властно заявляющей о себе женской природе, упрямо рвущейся из глубин наружу, вопреки строгой узде целомудрия. По прошествии лет Миша догадался, что именно этот замеченный им разлад привел Валентину в психушку. А тогда он безмятежно любовался ее ладно скроенным телом, упругой грудью, округлой рукой, хорошо видной сквозь широкий рукав розового халатика. Тогда он не отдавал себе отчета в том, что любит ее как самку и что его самого, точно самца, притягивает ее крепко сбитая женская плоть.
Они сразу подружились. Миша приносил ей свою гитару и показывал аккорды, дарил шоколадки и подкармливал конфетками. Они подолгу болтали в комнате для гостей, пока ее соседки сплетничали или смотрели телевизор в холле. И все-таки Валентина любила одного только Пекаря, ревновала его к его жене, толстой брюзгливой еврейке, которая раз в неделю приносила Пекарю жареную курицу в фольге. Что Валентину привлекало в Пекаре, Миша никак не мог понять.
Но вот за неделю до выписки Валентины - кто его дергал за язык? - он сдуру сделал ей предложение: "Выходи за меня замуж!" Она ничуть не удивилась, только нахмурилась и ответила строго: "Нет, ты болен, и я больна!" -"Ничего ты не больна!" - "Что мы с тобой будем делать, если мы оба больны?! Подумай! - настаивала Валентина. - Мы возненавидим друг друга..."
3.
- Что скучаешь? Может, потанцуем?
Старый катушечный магнитофон "Яуза" играл Жана-Мишеля Жара. Миша Лунин под эту музыку, включенную Пекарем, впервые увидел Валентину с двумя апельсинами в руках, и под нее же она пришла перед самой выпиской прощаться с Пекарем и Мишей, в основном, конечно, с Пекарем. Жан-Мишель Жар с тех пор навевал на Мишу печальную меланхолию прощания.
Вопрос был задан звонким насмешливым сопрано. Миша Лунин испуганно перевел глаза от кадки со столетником и уткнулся взглядом в пару стройных лодыжек, которые, бесстыдно выглядывая из-под короткого голубого халатика, нетерпеливо переминались около Миши. Прежде чем поднять глаза вверх, Миша скосил их вправо и влево, убедившись, что рядом с ним никого нет и вопрос действительно обращен к нему.
- Ну так? - еще нетерпеливее и еще звонче выкрикнула обладательница стройных лодыжек.
Миша медленно поднял голову (холл женского этажа был погружен в полутьму, чтобы создать подходящий для танцев интим) - перед ним была брюнетка лет тридцати с энергичным скуластым лицом. На этом лице выражалось нетерпение и раздражительность. Миша встал, сразу догадавшись, что от этой женщины ему уже не уйти. К тому же ему пришла в голову фантастическая картинка, будто она голой мускулистой рукой вытаскивает его за шиворот из вязкой болотной ряски, грубо встряхивает в воздухе, так что с его головы в разные стороны летят брызги и водоросли и ставит на твердую почву, точнее на пенек в каком-то абстрактном лесу.
Миша осторожно взял женщину со стройными лодыжками за талию и неуверенно повел ее по кругу, стараясь попасть в такт рокочущему немецкому рефрену Мирей Матье "Танго, Паризер танго..." Вокруг Миши и мадам топчутся парами толстые и худые женщины. А полноценную двуполую пару составляют только они одни.
- Что молчишь, как сурок? Скажи что-нибудь членораздельное! - отрывисто приказала мадам.
- Сурок, по-моему, спит, - невнятно пробормотал Миша.
- Чего-чего?
- Спит сурок! - громче повторил Лунин.
- А-а-а! При чем здесь сурок? - удивилась мадам.
- Ну ты же сама начала про сурка.
- Ты, я вижу, рохля! Ну давай знакомиться: Надежда!
- Миша... Лунин!
Мадам хмыкнула.
- Не забудь выдать все паспортные данные, и особенно почтовый индекс! Не наступай мне на ноги!
Она сильней прижалась к нему, и Миша плечом почувствовал крутой изгиб твердой женской груди под бюстгалтером.
- Ты кто? - выпалил Миша и тут же спохватился: как он мог задать такой бестактный вопрос?
- Я - экстрасенсша! - ничуть не удивилась мадам.
- Ну и какого хрена ты здесь делаешь?
- Что ты имеешь против? У меня шизофрения.
Миша гораздо больше удивлялся своим вопросам, чем ее ответам. Он никак не мог понять, почему она вызывает в нем приступы такой неконтролируемой агрессии?
- Ну да?! Экстрасенсы они сами должны людей лечить, а ты сама валяешься...
- Хочешь, докажу, что я экстрасенсша?
- Докажи!
- Сядем!
Мирей Матье как раз замолчала. Танец кончился. Она повела Мишу по коридору прочь от холла с танцами. Они нашли в уголке рядом с карликовой пальмой два кресла. Сюда почти не доходил тусклый свет. Сели. Мадам забросила ногу на ногу и вызывающе откинула в сторону правую полу халатика, обнажив почти всю ногу.
- Держи правую руку ладонью кверху. Вот так! И смотри мне в глаза!
- Зачем?
Миша как завороженный смотрел на округлое колено мадам, не в силах оторвать от него взгляда. С трудом он перевел глаза на ее лицо.
- Я установлю раппорт. Что чувствуешь?
- В виске стреляет. Голова заболела!
- Верно! Сейчас она у тебя пройдет! Ну?
Мадам уставилась в глаза Миши пронзительным взглядом серых глаз.
- Прошла! - констатировал Миша.
- Ты знаешь, что у меня отец кагэбэшник!
- Да брось!
- Думаешь, я вру?
- Может, и врешь.
- Нет, не вру. Он придет - я тебе его покажу. И муж тоже бывший кагэбэшник. Теперь керамист. Горшки лепит и кувшины. Продает иностранцам. А ты?
- Что?
- Женат?
- Нет. Я студент. Филолог... В педвузе.
- Хорошо. Хочешь я буду твоей любовницей?
- Хочу! А не обманешь?
- Нет! Дай сигарету!
Миша достал сигареты. Она закурила прямо в коридоре.
- Нянечки тебя не загребут? - тревожно озираясь поинтересовался Миша.
- Они танцы смотрят! Не трусь!
Она сделала две глубоких затяжки, ткнула сигарету в кадку с карликовой пальмой, вдавила окурок в землю.
- Иди сюда!
Миша, у которого от страха сердце стучало, как сумасшедшее, послушно придвинулся к ней. Она с силой сжала его голову ладонями, точно арбуз, который трещит, если спелый, притянула к себе и, повернув голову набок, впечатала свои губы в его губы, силясь их разорвать. Губы у нее были твердыми и шершавыми. Миша сопротивлялся, как мог, и упрямо не разжимал губ. Она добилась своего: протиснула свой влажный язык между его зубов, начав орудовать в его гортани, словно у себя дома. Его собственный язык пугливо прятался в глубину глотки, но тщетно: язык мадам настиг его и грубо овладел им. Так началась эта любовь.
4.
- Лунин! Тебя там внизу какая-то девушка спрашивает.
Санитарка поставила ведро у крайней к двери кровати и, отжав половую тряпку, насадила ее на швабру.
Миша быстро натянул свитер и побежал вниз, прыгая через три ступеньки. Кто бы это мог быть? Неужели Лиза? Лиза Чайкина! Если так, то он чудом вовремя оказался в палате. Они с мадам только что целовались на продавленном диване на втором этаже. Спинка дивана трижды падала и трижды они со смехом проваливались в дыру между сиденьем и спинкой. Он зашел в палату на минутку, чтобы схватить гитару и бежать обратно к мадам.
На кушетке в холле первого этажа его на самом деле ждала Лиза Чайкина.
- Ты не против, что я приехала?
Миша лихорадочно глотнул воздух, подыскивая слова.
- Да что ты?! Я страшно рад... Ты не представляешь... Я никак не ожидал...
- Ты думал: я тебя не найду? Почему ты мне ничего не сказал? Не позвонил? Не написал? Это не по-человечески... Садись! - Она переложила дубленку к себе на колени и указала ему место возле себя. Миша покорно сел.
- Ну? - продолжала она сверлить его своим синим глазом.
- Так получилось... Понимаешь, место появилось неожиданно... Надо было лечь сразу, не раздумывая... Иначе бы его заняли. Это, знаешь, блатная клиника... Здесь почти что санаторий...
- Я вижу, какой тут санаторий! Атмосфера тяжелая. Ну, рассказывай... Всё подробно... Я хочу знать, как это произошло... Архангельский мне сказал: ты в депрессии... Я не нахожу!