Впереди и сзади грохотали колеса, раздавалось блеянье и мычанье, окрики и детский плач. Бока и холка у него взмокли от испарины. Повозка, которую он так долго тащил, теперь казалась ему еще тяжелей. Ему хотелось грохнуться на землю и больше не подниматься никогда. Ноги увязали в песке по щиколотку. Он дернулся всем телом, но не смог тронуться с места, упал на колени. Резкая боль внезапно обожгла его правый бок: человек хлестнул его кнутом.
Шея! Как ныла у него шея... Ее натерло ярмом до крови. Проклятая жизнь! Его охватило злобное чувство на этот груз, на людей, которых он вез и которые не щадя били его. Он вскочил, рванулся и выдернул повозку из ямы. Только не рассчитал - ткнулся мордой в хвост ослёнка. Тот со страху влетел в самую гущу овечьего стада. Овцы робко сбились в кучу и заблеяли.
Скрип и скрежет колес, женский вопль, хриплый крик мужчины, свистящий звук, рассекающий воздух, - и опять боль, теперь уже с левого бока. Он жалобно замычал и потащился вперед.
По каравану прокатился протяжный окрик - вереница повозок, быков, баранов, лошадей со скрипом и скрежетом остановилась. Человек сзади натянул поводья и сдавил его бока.
Тяжело дыша, он шлепнул себя хвостом по бокам, отбиваясь от назойливых мух, и замер. Человек в белом слез с повозки, похлопал его по морде и наконец-то распряг. Взмокший и обессилевший, он повалился на землю. Холодный песок охватил его разгоряченное тело. Он закрыл глаза, лежал, ни о чем не думая. Ему представился заросший лотосом берег реки, сочная трава и женщина, ласково гладившая его по спине и поившая прохладной водой.
Из глубины земли доносился далекий прерывистый стук - точно дождевые капли барабанили по крыше стойла. Шум становился сильней. Он приподнял голову, стряхнул с уха песок.
Огненный столб, которого он так боялся, пахнув жаром, прошел мимо и остановился невдалеке от него. Он рвался из ремней на свободу, но человек крепко держал его за ярмо, настойчиво и властно гладил по морде, по спине, по бокам, бормоча в ухо что-то успокоительное.
Ветер задул порывами. Он слегка озяб, зато исчезли мухи. Его беспокоил далекий однообразный гул, делавшийся все громче, громче и шедший откуда-то сзади.
Вдруг со всех сторон на него обрушились вопли женщин и детей. Крики, блеянье животных. Стук бегущих ног. Хриплые голоса мужчин. Телеги двинулись, и с ними, так и не отдохнув, потянул свою ношу и он.
Гул земли, явственно превратившийся в топот, вносил в его сердце смятение и тревогу. Сзади на повозке завизжал грудной младенец, женщина успокаивала ребенка, со слезами в голосе несколько раз подряд затягивала одну и ту же заунывную тягучую песню. А человек больно шлепал вожжами по его бокам и торопил, понукал, умолял ехать быстрей.
Ослёнок впереди с оборванной веревкой на шее метался из стороны в сторону, не зная, куда бежать. Всё потому, что потерял из виду стадо баранов и телегу, к которой был привязан.
Суетливые прыжки ослёнка перед его носом мешали ему тащить поклажу и двигаться вперед. Он угрожающе замычал, наклонил рога, намереваясь пырнуть ослёнка рогом.
Вдруг караван со скрипом встал. Мужчины спрыгнули с повозок и куда-то побежали.
Краем глаза он увидел огнедышащий столб, ходивший в ночном мраке по кругу, так что языки пламени, трепещущие и изгибающиеся от порывов ветра, оставляли после себя огненную дорожку, в которой плавился черный раскаленный воздух. Пламя извивалось точно змея. Ему стало очень страшно. Он закрыл глаза.
Крики, шум, топот, стук и скрежет колес. Они оглушили его. Им овладело какое-то оцепенение: он уже не пытался бежать или прятаться, ему стало всё равно. Страх сменился полным безразличием к бегущим и кричащим людям, животным.
В свете гигантского огненного столба, протянувшегося от неба до земли, он увидел лошадей, впряженных в колесницы, разгоряченных от быстрого бега, встряхивавших гривами и бивших копытами. Горячих коней пытались сдержать возничие. На их головах, плечах и груди блестели и переливались кусочки металла. Блестящие пластины свисали также со лба лошадей. С колесниц спрыгнули люди в таких же блистающих одеждах. В руках они сжимали согнутые в дугу и стянутые веревкой ветки с наложенными на них острыми палками, направленными в сторону каравана. Эти незнакомые люди вызывали у него тревожное чувство своими враждебными позами, гортанными голосами и угрожающими жестами.
Ветер усилился, вздыбил снизу вверх вихрь песка и понес по земле. Песочная пыль попала ему в нос. Он фыркнул, закашлялся, чихнул. Вопли и плач вокруг не утихали, а усиливались. Повернув голову, он заметил на тележке пучок травы, стянул его губами и медленно, с наслаждением принялся жевать.
Караван зашевелился, загрохотал, двинулся вперед. И он тоже потянулся за всеми. Женщина сзади притихла. Ребенок не кричал. Никто не погонял его поводьями или кнутом. Он вяло и нерешительно тащил повозку. Она стала легче, может быть, потому, что с нее слез человек.
Он раздул ноздри, так как почуял запах воды. Соленой воды. Вскоре брызги полетели ему в морду. Он недовольно вертел головой. Повозка опять стала тяжелей: на нее запрыгнул человек и крепкой рукой направлял движение, натягивая или ослабляя поводья.
На небе посветлело. Огненный столб, замыкавший караван, превратился в туманное, дымное облако, и даже жар, что исходил от него, ослаб. Он уже не боялся этого облака, но равнодушно ощущал его присутствие.
Вдруг человек погнал его вперед, прямо в воду. Кругом свирепо катились громадные сизые волны. Он упрямился, не хотел идти - человек злобно стегал его кнутом. Тогда он зажмурился, твердо решив: умру, но не сдвинусь с места. С каждым ударом кнута он вздрагивал, встряхивал рогами и мычал. Впрочем, боль притупилась.
Вдруг он почувствовал, как мягкая рука гладит его по голове. Женская рука. Он открыл глаза: женщина глядела на него страдальческим взглядом, обнимала его за шею и шептала в ухо, умоляя повиноваться мужчине и идти вперед - туда, куда тот приказывает.
Его копыта ткнулись в мягкий мокрый ил. Он медленно, нехотя двинулся вниз по узкой полосе земли между двумя стенами воды. Чем ниже он спускался, тем выше и чернее были стены из кипящей и бурлящей воды. Перед ним катилась повозка. Он обреченно тащился за ней. А по обе стороны ветер гнал и гнал холодные, взметнувшиеся до неба волны. Соленые брызги заливали ему морду, так что он только закрывал глаза, чихал и фыркал. Соль разъедала исхлестанные бока.
Ил и песок под копытами сменились скользкими острыми камнями. Он шел намного тише. Караван взгромоздился на узкую горную гряду. Мужчины спрыгнули с телег, вели лошадей и быков под уздцы, очень бережно и осторожно. Вода повсюду пенилась и кипела. Ему казалось, что волны по бокам закроют его с головой и он задохнется. На языке у него осела соль, от соли слезились глаза. А человек кричал ему: "Давай... Давай! Ну же... Ну!" - и хлестал кнутом. Он ничего уже не ощущал, кроме боли, холодного ветра и секущих по шкуре соленых водяных брызг. Он закрыл глаза и тянул, тянул этот мучительный груз.
Сквозь шум волн и завывание ветра он услышал под самым ухом пронзительный свистящий звук. Стоны, женский визг и рыдание возобновились с прежней силой.
Он поглядел назад: поверх голов людей и животных звенели острые тонкие щепки с перьями на конце. Они падали в воду по обе стороны бредущего каравана и всплывали опереньем кверху.
В мерцающем свете туманного мучнистого столба, шедшего как раз позади него, он разглядел чужих людей в блестящих пластинчатых одеждах, преследовавших их караван, гнавших за ними следом хрипящих лошадей, которые с трудом тянули колесницы по илистому дну через узкий проход между двумя стенами кипящей воды.
Внезапно облачный столб качнулся в сторону и исчез где-то там, впереди. Люди поспрыгивали с колесниц, начали их толкать, помогая лошадям. Он смотрел на происходящее как будто изнутри длинного узкого стойла, где через открытую дверь, сквозь пелену косых дождевых капель, мельтешили мокрые люди. Ему самому было темно, мокро, холодно от колючего порывистого ветра. От соли зудели, ныли раны.