Произошло нечто странное: чужие люди повернулись спинами к своим колесницам, бросили их вместе с лошадьми посреди пути и с криками побежали назад - к берегу. Расступившиеся поначалу воды, сквозь которые он только что прошел, стали снова прибывать и смыкаться. Волны настигали людей в блестящих одеждах. Они заливали туловища, прокатывались поверх голов, так что люди быстро исчезали под водой; только вскинутые кверху пальцы несколько мгновений еще вздрагивали на поверхности волн.
Брошенные лошади все подряд бешено заржали, заметались возле колесниц, вросших в ил и опрокинутых; кони пытались перекусить удила и вырваться наружу. Но вода все прибывали и прибывала, она заливала и заливала лошадей; их запрокинутые оскаленные морды тонули вперемешку с человеческими головами.
Он на мгновение остановился. Рядом раздались ликующие крики мужчин.
Впереди заскрипели, загрохотали колеса: повозка перед его носом снова двинулась по горной гряде. Человек потянул его за ярмо. Он покорно шагнул, только вот бросил прощальный взгляд назад, как вдруг в его щеку вонзилось что-то острое. Он сомкнул челюсти, сжал зубами этот предмет. От внезапной боли туловище его дернулось, он скользнул копытом по круглому камню, покрытому мхом, и полетел вниз головой в кипящую водяную бездну, увлекая за собой повозку, а за ней женщину с ребенком. Их вопли оглушили его. Он хотел замычать пожалобней, как вдруг в горло хлынула вода.
3.
Птицын отвел взгляд от Козлищева, чтобы шепнуть Кукесу о том, что Козлищев большой любитель козьего молока, как вдруг заметил, что с Кукесом делается что-то неладное: он побледнел, закатил глаза и медленно, боком сползал по скамейке вниз; тело его обмякло, голова упала на грудь, в то время как кисти рук судорожно сжимались и вздрагивали. Ксюша смотрела на него с ужасом. Обеими руками она вцепилась в его рукав, безуспешно пытаясь остановить это неуклонное скособоченное сползание. Из полуоткрытого рта Кукеса потекла слюна, губы задрожали, сложились в трубочку, и откуда-то из самого нутра извергнулся нечеловеческий полухрип-полукрик, больше похожий на мычание.
Птицын вскочил, подхватил Кукеса под мышки и уложил его на скамейку. Студенты вокруг повскакивали с мест; те, кто сидел дальше, вытягивали шеи и становились на цыпочки, пытаясь разглядеть, что там происходит.
Козлищев с открытым ртом, скрючившись и подняв к небу указательный палец, застыл на кафедре в виде памятника Воровскому, что на Кузнецком мосту. (Всякий раз, с удивлением разглядывая памятник, Птицын думал, что натурой скульптору служил юродивый, каждый сеанс бросавшийся в пляску Витта.) Вот уже во второй раз Козлищев вынужден был прервать лекцию.
- Валентин Иванович! Лёне Кукесу плохо, разрешите его вынести! - крикнул Птицын через ряды своим громким поставленным голосом.
Козлищев задергался, закивал головой, забормотал надломленным тенорком:
- Несомненно! Несомненно! Вызовите "Скорую помощь"!
Голицын, Носков, Лунин и Птицын, осторожно шагая по ступенькам вниз, потащили Кукеса за руки-ноги к выходу. Они несли его вперед ногами.
- Поверните головой... головой к двери... Ребята, вы что? С ума сошли? - это по-матерински запричитала Лиза Чайкина, догоняя процессию. Лиза оттеснила даже Ксюшу, на щеках которой вспыхнул румянец оскорбления. За Лизой ковылял Егорка Бень, встряхивая кудрями и тоненькими ручками.
Около кафедры с Козлищевым четверо несущих проделали маневр разворота и, сопровождаемые толпой студентов, вынесли Кукеса в вестибюль головой вперёд.
Глаза Кукеса были раскрыты, но смотрели на все бессмысленно и непонимающе. Из уголков губ по-прежнему текла слюна. Голова тряслась. Ксюша догадалась подложить руки под затылок Кукеса.
Его опустили на пол. Кто-то подсунул ему под голову учебник политэкономии.
- Он может откусить себе язык, - тягучий и немного взволнованный голос Верстовской, тоже оказавшейся рядом, заставил Птицына повернуть голову. - Ему нужно вложить в рот что-нибудь... вроде палки...
- А ручка... или карандаш подойдет?.. - переспросила Лиза Чайкина, копаясь в сумке.
- Не-ет! - отрицательно покачала головой Верстовская. - Нужно что-нибудь побольше...
Взгляд Птицына упал на черный пупырчатый дипломат Миши Лунина из псевдокрокодиловой кожи. Он им очень дорожил, и даже во время выноса Кукеса, не выпускал из рук. "Как раз сгодится", - подумал Птицын.
Он выхватил из рук Лунина дипломат, повернул его к Верстовской, поднял кверху массивную пластмассовую ручку.
- А это подойдет?
- Думаю, да, - чуть улыбнулась Верстовская.
- Сунь ручку в зубы... - кивнув на лежащего Кукеса, приказал Птицын Лунину, возвратив ему дипломат.
Кукес раскрыл глаза, но не сразу вынырнул из темной бездны бушующего моря и брызг. Постепенно тьма расступилась - он увидел над собой склоненные головы. Птицын, Ксюша, Миша Лунин, Голицын, Лиза Чайкина, Верстовская и Бень. На их лицах читались испуг и тревога. Что они смотрят? Что случилось? Почему он лежит на полу и голова у него запрокинута, и шее неудобно? Отчего во рту у него торчит что-то продолговатое и мешающее дышать? Кукес вытолкнул языком слюнявую пластмассовую ручку от черного массивного дипломата, который над его лицом в перевернутом виде держал Миша Лунин.
Кукесу помогли подняться, под руки перевели к кушетке, посадили около раздевалки. Ксюша, краснея, рассказала, что он упал на лекции, что Романичева побежала в деканат вызывать "Скорую помощь". Птицын взял у него номерок, принес ему тулуп. Кукес и вправду чувствовал себя плохо: от затылка до лба болела голова, ребра болели, как будто по ним били. И потом он никак не мог вспомнить, что именно он обязательно должен был передать Жигалкиной. Этот провал в памяти его сильно беспокоил, и он даже порывался вскочить с кушетки, чтобы бежать к Жигалкиной - выяснить у нее свои долги. Впрочем, его тут же остановили и опять усадили на кушетку. Ксюша чуть не плакала. Когда наконец приехала "Скорая помощь" и двое дюжих санитаров подошли к Кукесу с носилками, Ксюша твердо заявила, что поедет вместе с ним в больницу.
Кукес наотрез отказался от носилок. Птицын накинул ему на плечи тулуп. Голицын взял под руку. Ксюша сзади несла его сумку. Толпа студентов вывалила из института на морозец, чтобы поглазеть, как Кукеса увезут в больницу.
ГЛАВА 4. ВЫРАЗИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ.
1.
Девятая аудитория гудела, точно театр перед спектаклем. Народу действительно привалило много. Доцент Пухов как в воду глядел. Кроме курса Птицына, явившегося в полном составе, так как иначе невозможно было получить зачет по выразительному чтению, сюда завернули и другие курсы филфака и даже кое-кто с истфака.
Напротив рядов, занятых студентами, восседал президиум. Несколько парт придвинули вплотную, накрыли их зеленым сукном; как полагается, посередине выставили графин с водой, словно читать собирались члены президиума, и именно им, а не студентам, необходимо было периодически смачивать горло. Из зала Ученого совета притащили кресла для членов президиума. В центре, подперев щеку ладонью, со скучающим видом сидела декан факультета - величественная женщина с трубным голосом и слоновьими ногами. Розовощекая старушка Кикина, сладко улыбаясь, что-то быстро нашептывала ей в ухо, причем каждый наклон ее головы сопровождался ещё более сладкой улыбкой. И рядом с ней Джоконда, блистая очками, тоже время от времени загадочно улыбалась всеми тридцатью двумя черными зубами.
Доцент Пухов, выставив живот вперед и заняв своим пухлым телом квадрат полтора на полтора, давно в нетерпении постукивал ногтем по микрофону, однако шум не прекращался. Свободной рукой Пухов держал за кончик зеленый носовой платок. Пухов облачился по торжественному случаю в белый костюм, который сразу напомнил Птицыну наволочку, натянутую на очень большую подушку. Маленькая лысая красная голова в круглых очках поверх подушки вызвала у Птицына такие пошлые ассоциации, что он с негодованием их отбросил. Вопросительно взглянув на декана, Пухов, наконец, получил от нее разрешительный кивок, и открыл праздник: