Весной 1914 они поженились.
Отца своего я не помню, но из рассказов матери знаю, что он, не состоя в членах никакой политической партии, по взглядам своим определённо являлся бес партийным большевиком, был активным участни ком рабочего движения и даже входил в состав ста чечного комитета, за что в конце 1916 был уволен с завода Сан-Галли, а вслед за тем мобилизован в дей ствующую армию. Когда он, совсем немного не дожив до радостных дней Великого Октября, опрокинувших дремучий быт вчерашней жизни, погиб от империа листической пули где-то под Двинском, мне было около двух лет.
После отъезда отца на фронт семья наша, ради экономии средств (мы сильно нуждались), перебра лась на квартиру родителей матери, где мы пример но до середины 1918 жили вшестером — мать, я с братом Антоном, родители матери и её сестра тётя Даша.
Мой дед, Спиридон Романович Усольский, выходец из мещанского сословия, был, как уже сказано, отставным военным, который честно, без надежды на карьерные успехи, т. к. его непрестанно и повсеместно зажимало реакционное дворянское начальство, не способное про стить ему его низкое происхождение, прошагал по слу жебной лестнице в царской армии, этом орудии пора бощения и угнетения народов, от рядового до капита на, после чего в 1906 по выслуге лет уволился в запас и жил с семьёй в Петербурге на скромную пенсию. Чело век он был своеобычный и увлечённый — за годы службы в Забайкалье и на Китайско-Восточной железной доро ге он собрал богатую коллекцию предметов буддийско го религиозного культа, которую в первые же месяцы Советской власти, не колеблясь, передал в возглавляе мый тов. Сталиным Наркомнац, одними из важней ших задач которого являлись сбор и изучение материа лов о жизни различных национальностей и племён, на селяющих нашу страну, что со всей определённостью свидетельствует, насколько безоговорочно мой дед при нял победу Октябрьской революции, которая в одночасье взяла прогнивший мир прошлого, как берут чурбан в топоры, как берут на вилы сено, и своротила его в не бытие. Вскоре, однако, к глубочайшему прискорбию, дед умер — в июне 1918 какие-то бандиты, из тех, что готовы за шапку ударить прохожего гирькой в темя или ножом под левый сосок, повылезшие в это тяжелое для революции время из своих грязных щелей и тёмных нор на белый свет, избили его, ограбили и бросили в подвал близстоящего дома, а поскольку у деда оказался повреж дён позвоночник, там его живьём съели крысы.
По малом времени вслед за дедом от истерзавшей её грудной жабы умерла и тётя Даша.
Это были тягостные потери для нашей семьи. Но какому счетоводу и на каком безмене дано взве сить тяжесть тех бед, что выпали на долю всего на шего народа в пору самой мучительной, самой ярост ной и самой счастливой из перемен? Но не будем вспо минать о смерти, потому что в нашей Советской стране место её на задних дворах, где ей не остаётся ничего иного, как только неизменно подтверждать, что жизнь — единственный из неё выход. Пусть мертвые спят, а нам пристало слушать трубы боя и решать вечные споры в мире, который разделен, неустроен и прекрасен.
Весной голодного 1919 мать вместе со мной, братом и бабушкой (помню её скромные ситцевые платья и руки, теребящие старую шаль) уехала в деревню Сторожиха, что находилась неподалёку от сгоревшего хутора Побудкино — там, в Сторожихе, жила не то какая-то дальняя родня отца, не то его друзья детст ва. Приняли нас в деревне с дорогой душой, и мы прожи ли там безвыездно до осени 1922, после чего снова вернулись в Петроград, где мать начала преподавать французский язык на курсах красных командиров. То гда же, на этих курсах, она познакомилась со Степа ном Григорьевичем Озарчуком, командиром Красной Армии, ставшим вскоре моим отчимом.
Несмотря на возвращение в город, с семьёй, при ютившей нас в Сторожихе, где над нашим с братом детством орали петухи, мы по-прежнему поддержи вали добрые отношения, и мать каждое лето отправ ляла меня и Антона туда на школьные каникулы.
В июне 1929 в Ступине — соседнем со Сторожихой селе — базировалась фольклорно-этнографическая экспедиция Академии наук, которой руководил Дементий Иванович Чапов, любитель злой махры, кон сультант и специалист широкого профиля. Во исполнение наказа тов. Калинина, возвестившего в своей речи, посвящённой 200-летнему юбилею Академии на ук, что теперь она становится не только Россий ской, а Общесоюзной и должна поэтому сконцентри ровать в себе творчество всех народов, населяющих наш Союз, экспедиция эта обнаружила в здешней ча щобе живого представителя народности мохоядь, ко торая считалась исчезнувшей с лица земли ещё во времена царизма в середине XIX столетия. Тогда это замечательное открытие широко освещалось в газе тах, поскольку братство народов Союза ССР и успе хи партии в национальной политике по-прежнему в немалой степени являлись насущной темой дня. Мы с братом, как и остальная детвора из Сторожихи, этого гудящего, простого и лучезарного мира, чуть не ежедневно бегали смотреть на живого, мохоядина, благо зрелище того стоило — в волосах его росли осока и мох, ступни были широкими и плоскими, как ласты тюленя, а зубы походили на булыжники и тёрли пи щу, точно жернова. Впоследствии, при транспорти ровке мохоядина в Ленинград, он умер, отравившись макаронами по-флотски, т. к. повар вагона-рестора на, гостеприимно решивший угостить необыкновен ного представителя редкостного племени, не знал, что тот приспособлен питаться только расти тельной пищей (подробнее см. материалы экспеди ции, опубликованные в одном из выпусков «Трудов Ар хива» при Академии наук СССР). Тем не менее факту обнаружения представителя народности мохоядь я обязан знакомством с тов. Чаповым, который, как выяснилось, оказался бывшим сослуживцем моего по койного деда по матери С. Р. Усольского и в дальней шем значительным образом повлиял на мою судьбу.