Но, несмотря на сексуальные проблемы возрастного характера, Бомарше оставался слишком пылким и слишком щедрым любовником, чтобы Нинон могла прекратить эту связь. Она попыталась восстановить ее. На этот ее демарш, вероятно, предпринятый в самые последние дни жизни Бомарше, проливают свет письма, которыми обменялись любовница и супруга престарелого ловеласа и которые ныне хранятся в Государственной библиотеке.
Экс-Нинон имела дерзость написать Терезе, что в семье Бомарше никогда не будет мира и спокойствия, если Пьер Огюстен не вернется к своей любовнице, ведь в течение стольких лет она была неотъемлемой частью его жизни и счастья.
Тереза, чья супружеская жизнь обрела наконец некоторую пристойность, ответила Нинон умно и достойно; она уточнила, что, хотя ее муж больше не делит с ней ее спальню, как то приличествует человеку его возраста, она не считает нужным шпионить за ним, поскольку доверяет ему; свое письмо она закончила следующим поучением:
«Я вовсе не считаю, несмотря на те четыре строчки, что вы мне прислали, что счастье человека, которого я люблю и уважаю и которому со всей убедительностью доказала это, зависит от связи, ставшей ныне более абсурдной и более экстравагантной, чем когда бы то ни было. И уверяю вас, сударыня, что я буду далеко не одинока в этом мнении, если придется устроить опрос… Ваша странная привязанность выше моего понимания, и я могу лишь удивляться и молчать по этому поводу, но, сударыня, есть вещь, которую я прекрасно поняла бы; я поняла бы, если бы вы, прислушавшись к голосу разума, а также из чувства привязанности к своему старому другу, первая продемонстрировали бы ему всю неуместность нового сближения, которое ни ему, ни вам не принесет никакого удовольствия, но произведет самое неблагоприятное впечатление на множество людей, которым вы рассказали о вашей победе и которым показали все полученные вами письма. Огласка, сударыня, весьма необычная защита. С наилучшими пожеланиями и т. д.».
Таким вот образом победой его супруги закончилась без его ведома любовная жизнь Бомарше. Тереза очень страдала из-за неверности мужа, она часто жаловалась на него Гюдену, который умел найти добрые слова для ее утешения.
После смерти Амелии некий не слишком щепетильный посредник предложил вдове Бомарше выкупить письма любовников.
«Что сегодня изменится, даже если их опубликуют? — мудро заметил Гюден. — Сейчас публика не обратит на них никакого внимания, поскольку уже невозможно досадить тому, чье имя на них значится. Не думаю, что эти письма стоят того, чтобы их выкупать».
На первый взгляд кажется, что такой ответ был дан исключительно из гордости, но более глубокий анализ наводит на мысль, что за письма запросили слишком высокую цену и что именно вопрос денег помешал их покупке, а следовательно, и уничтожению. Дело в том, что Бомарше скорее всего оставил свои финансовые дела в крайне расстроенном состоянии, ведь материальные проблемы преследовали его до самого последнего дня жизни. Пока его имущество находилось под арестом, многие его долговые расписки пропали, другие были погашены по номиналу обесцененными ассигнациями. Кроме того, государство по-прежнему удерживало внесенный им залог в государственных облигациях на сумму 745 тысяч франков, все эти годы он не получал по ним дохода, и его потери превысили 300 тысяч франков. Выданные же ему в качестве авансов ассигнации из-за постоянной девальвации не имели стабильной цены, и расчеты полагавшейся ему компенсации грозили вылиться в сумму, которая никак не могла его устроить.
Комиссия, назначенная Директорией, почти два года изучала это дело и вынесла решение, согласно которому Бомарше причиталось 997 875 франков, включая возврат залога. Это можно было рассматривать как победу Бомарше, ведь он получал от государства почти миллион, но он состроил недовольную мину и потребовал больше, хотя и этих денег вполне хватило бы на то, чтобы раздать долги и мирно закончить свои дни.
В ответ на требования Бомарше была назначена новая комиссия, которой поручили проверить расчеты первой. Этот новый орган отказался принять во внимание незаконную конфискацию имущества Бомарше в период, когда он ошибочно был объявлен эмигрантом. Это привело к тому, что теперь баланс оказался не в его пользу; по новым расчетам ему не только ничего не причиталось, но и сам он оказывался должным Казначейству около 500 тысяч франков.