Злоязычие современников и отчужденность потомков предстали Гранделю как звенья одной порочной цепи. Книга Гранделя - попытка разорвать эту цепь. Перед нами - редкий по своей последовательности опыт "биографического похвального слова".
Гранделевское "похвальное слово" насквозь полемично. Но, хотя автор постепенно соединяет всех своих оппонентов в некую собирательную фигуру, которую именует "Базиль", - мы должны ясно видеть: на самом деле таких собирательных оппонентов два. Первый - это клеветник из числа современников, рисующий Бомарше опасным субъектом, повинным чуть ли не во всех мыслимых грехах ("кого-то отравил" и т.д.). Подобный образ Бомарше-злодея давно утратил всякую актуальность из-за полной несостоятельности. По-настоящему интересен лишь второй собирательный оппонент Гранделя. Это - сегодняшний историк, создатель того образа Бомарше, к которому привыкли все мы.
Этот образ Бомарше по-своему преломляется в самых разных работах. Авторы современного французского школьного учебника литературы А. Лагард и Л. Мишар пишут: "Беспокойный и неудобный персонаж, Бомарше являет нам почти все неприятные качества парвеню - дерзость, наглость, самодовольство; ему недостает чувства меры и чувства такта; он склонен к интриганству и даже обнаруживает некоторые черты крупного авантюриста".
Сравним с этим мнение советской исследовательницы Е. Л. Финкельштейн: "Человеческий и гражданский облик Бомарше сложен и противоречив. В своей борьбе за овладение жизненными благами он нередко отходил от высоких моральных принципов, провозглашенных просветителями. В его бурной биографии отчетливо проступают черты буржуазного дельца, карьериста и прожектера, не брезгующего иной раз темными махинациями, вылавливающего в мутной воде придворных интриг крупицы удачи и выгоды". Конечно, разные авторы по-разному нюансируют этот образ, но суть его неизменна: противоречивое "сочетание благородных принципов и наивного практицизма", говоря словами другой советской исследовательницы, Л А Зониной. Таким представал Бомарше во всех работах последнего столетия, таким изобразил его Лион Фейхтвангер в своем романе "Лисы в винограднике".
Этот неоднозначный образ не устраивает Гранделя. Его взгляд иной: "Из всех деятелей литературы, о которых мы сохранили память, Бомарше достоин наибольшего уважения". Бомарше для него _ это человек, который несколько десятилетий подряд, вопреки постоянным ударам судьбы, не смиряясь с безнадежностью, героически борется за свои идеалы. Идеалы эти - человеческая свобода и национальные интересы родины. Во имя этих идеалов, по Гранделю, Бомарше был готов рискнуть и своим состоянием (история с оружием для Америки - см. главу "Гордый Родриго"), и своей жизнью (история с Гезманом). Отношение автора к герою однозначно: восхищенное сочувствие.
Читатель сам оценит настойчивость и темперамент, с какими Грандель утверждает свое понимание личности Бомарше. Но, кроме этого, важно увидеть, как воздействует позиция Гранделя на осмысление конкретных фактов биографии Бомарше.
Подход Гранделя позволил по-новому решить ряд вопросов. Первый, из них. и очень непростой: как начать книгу? В любой биографической концепции крайне значим исходный пункт, с которого автор начинает разматывать нить жизни героя. Грандель находит здесь нешаблонную и плодотворную возможность. За исходную точку взято отречение отца Бомарше от кальвинизма. Так вводятся тема несвободы и несправедливости, тема затруднительного положения и поисков выхода - сквозные темы жизни Бомарше.
Другой момент, по-новому увиденный Гранделем, - переход Бомарше от первого этапа жизни ко второму, от "зари" к "зениту". Автор усматривает здесь некий перелом, недостаточно оцененный предшествующими биографами. Грандель доказывает, что практической необходимости затевать скандал с Гезманами у Бомарше не было. Письмо же к мадам Гезман с требованием вернуть 15 луидоров (последнюю мзду за право встречи с ее мужем - советником парламента) Грандель воспринимает как сознательный вызов Бомарше, захотевшего вступить в бой с системой. Такая оценка не бесспорна: человек решительный и пылкий, Бомарше мог потребовать возврата украденных луидоров, не думая о далеких последствиях. Счет деньгам он знал, а в дни финансового краха, после проигрыша тяжбы с Лаблашем, тем более странно было бы бросать на ветер 360 франков. Если бы между 21 апреля и 6 мая 1773 г. (то есть довыхода Бомарше из заключения) мадам Гезман вернула эти деньги, как она ранее, вернула прочие подношения, - скандала могло бы и не быть. Так или иначе идея Гранделя о внутреннем переломе, пережитом Бомарше весной. 1773 г., остается интересной гипотезой.
И еще одна нетрадиционная трактовка, прямо обусловленная исходной позицией автора. Речь идет о самом загадочном из известных нам эпизодов жизни Бомарше: поездке в Англию, Голландию. Герма10
нию и Австрию в июле - августе 1774 г. с целью предотвратить публикацию памфлета "Предуведомление испанской ветви...", направленного против молодой французской королевы Марии-Антуанетты (глава "Господин де Ронак"). Документальные данные об этой поездке настолько противоречат друг другу, что каждый биограф вынужден довольствоваться гипотезами. Если отвлечься от деталей, все версии сведутся к трем: 1) начиная с самого возникновения памфлета вся история была спланирована и разыграна Бомарше, чтобы выслужиться перед Людовиком XVI и добиться реабилитации; 2) выдумка Бомарше начинается с сообщения о "бегстве" издателя памфлета из Амстердама в Нюрнберг; 3) выдумка Бомарше - встреча с разбойниками в лесу Лейхтенгольц под Нейштадтом, а все остальное - правда.
В любой из трех версий эта история остается главной статьей обвинения Бомарше вплоть до наших дней. Естественно, позиция Гранделя требовала здесь пересмотра устоявшихся взглядов. Грандель стал, кажется, первым после Гюдена де ла Бренельри биографом Бомарше, склонным до конца верить рассказам своего героя. Решающих доказательств нет, поэтому и мнение Гранделя оказывается гипотезой среди прочих, однако автор должен был как-то обосновать свой отказ учитывать документы, ставящие искренность Бомарше под сомнение. Такие документы известны лишь для случая с пресловутым "нападением разбойников". Это показания ехавшего вместе с Бомарше почтаря Драца и показания самого Бомарше, данные им чиновнику нюрнбергской почтовой службы фон Фецеру. В них Бомарше первый и единственный раз отождествляет разбойников с издателями искомого памфлета, причем человек, неизменно выступавший до сих пор как одно лицо с двумя фамилиями (Анжелуччи и Аткинсон), внезапно превращается в двух разных людей, приметы которых Бомарше перечисляет с немыслимой детальностью. Странности в показаниях Бомарше Грандель объясняет языковым барьером, а показания Драца отвергает из-за явной личной заинтересованности свидетеля.
Следует, однако, заметить: хотя Грандель и обещает не умалчивать о компрометирующих Бомарше обстоятельствах, он фактически обходит молчанием рассказ Драца, тем самым несколько затемняя картину в глазах читателя. Ведь почтарь не просто сказал: "Может, он и порезался-то собственной бритвой", как это выглядит в пересказе Гранделя. Драц утверждал, что в лесу Бомарше вылез из коляски, захватив с собой бритву. Драц решил, что путешественник захотел побриться на дороге; но почтарь был готов к любым причудам, поскольку считал Бомарше англичанином. Бомарше якобы скрылся в лесу, а через полчаса появился окровавленный и заявил, что стал жертвой разбойников, ни одного из которых Драц не видел и не слышал. Сам же Бомарше в своих рассказах никогда не упоминал ни о какой бритве и утверждал, что один из разбойников перебежал дорогу рядом с коляской. Несовпадение версий Бомарше и Драца; полная беззвучность происшествия (ни криков, ни выстрелов); странные показания Бомарше в Нюрнберге; наконец, неправдоподобный рассказ Гюдена в мемуарах (подкрепляемый, кажется, словами Бомарше в рапорте Сартину) о двух столкновениях Бомарше в Нейштадтском лесу, сперва с Анжелуччи, а потом с разбойниками, - все эти несообразности заставляют и сегодня подавляющее большинство историков считать эпизод с разбойниками выдумкой Бомарше, направленной на то, чтобы завоевать симпатию и признательность австрийской императрицы Марии-Терезии, а через нее и французской королевской четы. Приврать монархам Бомарше был в принципе способен - об этом свидетельствуют хотя бы две его достаточно невинные "ошибки в хронологии": в 1762 г., домогаясь места главного лесничего, он писал Людовику XV, что Карон-старший полностью оставил ремесло часовщика шесть лет тому назад (на самом же деле не прошло еще и года), а в 1774 г. он писал Людовику XVI, что австрийцы продержали его под арестом "31 день, или 44 640 минут" (на самом деле - 26 дней).