Она быстро поднялась по каменной лестнице. На этот раз она не испытывала никакой тревоги, скорее была заинтригована и посмеивалась в душе. Она отворила дверь с матовым стеклом, на котором белыми эмалевыми буквами было написано: "Управление кадров", а ниже: "Входите без стука". В комнате стрекотала пишущая машинка, на которой печатала секретарша. В глубине, спиной к окну, сидел за письменным столом Нобле. Пьеретта направилась к нему.
- Вызывали меня? - спросила она.
Нобле вскинул на нее глаза и снова принялся писать.
Пьеретта сказала:
- Я пришла.
- Я вас не вызывал, - буркнул Нобле, не поднимая головы, и продолжал строчить.
Самая молоденькая из секретарш фыркнула. Пьеретта хорошо ее знала, они жили в одном корпусе рабочего поселка, знала также Пьеретта, что мать этой девицы занимается репетиторством - дает детям уроки катехизиса.
- Ты хочешь мне что-то сказать? - спросила Пьеретта.
Девушка вся вспыхнула и ничего не ответила. Пьеретта прошла в угол комнаты, где блестела покрытая лаком двустворчатая дверь с медной дощечкой, на которой было выгравировано: "Директор по кадрам". Пьеретта постучалась. Послышались быстрые шаги. Филипп Летурно отворил дверь и посторонился, пропуская Пьеретту.
- Прошу вас, мадам Амабль.
Пьеретта вошла. Филипп Летурно затворил дверь.
Комнату заливал солнечный свет. Пьеретта удивилась. Все знакомые ей служебные кабинеты АПТО представляли собой неприглядное зрелище: полумрак, грязные стекла в единственном окне, которое мыли лишь два раза в год весной и осенью, засиженные мухами стены, облупившиеся потолки.
Кабинет Филиппа Летурно занимал угловую комнату в три окна, солнечный свет весело играл на белых, недавно выкрашенных стенах, где сверкали яркими красками картины в светлых рамах.
- Садитесь, пожалуйста.
И Филипп Летурно указал рукой на так называемое "клубное кресло", поставленное наискось около его письменного стола. Пьеретта хотела было отказаться и сесть у стенки, где выстроились шеренгой деревянные стулья того казенного стиля, который царил на фабрике. Но тут же она спохватилась, досадуя на себя. Разве она, рабочая делегатка, не имеет права сидеть в "клубном кресле" в директорском кабинете?
Итак, она села в глубокое кожаное кресло, слегка выставив одну ногу вперед, а другую согнув в колене, держась, как всегда, прямо и положив руки на подлокотники. Потом она подняла глаза на Филиппа Летурно. Он сидел за письменным столом в кресле, обитом очень светлой кожей, - нечто весьма дорогое и шикарное. И тут же она заметила, что на письменном столе стоит ваза с букетом роз. Летурно торопливо переставил вазу, чтобы цветы не мешали им видеть друг друга.
- Вы удивлены, - спросил он, - что в кабинете фабричного администратора благоухают розы?
- Вы меня вызывали? - не отвечая ему, сказала Пьеретта.
- Да, да... - подтвердил Филипп и стал перебирать бумаги и книги, лежавшие на столе. - Вот, - сказал он. - Господин Нобле дал мне на подпись приказ об увольнении трех чернорабочих со склада, явившихся на работу в нетрезвом виде.
Он улыбнулся, как будто извиняясь перед Пьереттой.
- Это я цитирую докладную записку...
И он отчеканил деревянным тоном, как жандарм из комедии:
- ...каковые явились на работу в складское помещение в нетрезвом виде, что замечено за ними уже четвертый раз за последний месяц, за каковое нарушение правил им в указанный период времени было сделано последовательно одно за другим три предупреждения...
"Последовательно" - это уж он от себя прибавил, - подумала Пьеретта, хорошо знавшая стиль приказов фабричной администрации. - Будто хочет сказать: я не такой, как Нобле, я человек образованный, в университете учился".
- Ну-с, так что вы об этом думаете? - спросил Летурно.
- Я не в курсе дела, - ответила Пьеретта. - Надо сначала выяснить факты, разобраться. Скажите мне, пожалуйста, фамилии трех провинившихся рабочих.
- Это лишнее, - произнес Летурно. - Я отказался подписать приказ.
И он, смеясь, взглянул на Пьеретту.
"Сколько ему лет? - думала Пьеретта. - Говорят, двадцать четыре, а смех у него совсем детский. Очевидно, даже не понимает, что такое ответственность. Такие люди никогда взрослыми не становятся".
- Спасибо, - сказала она с бесстрастным видом.
- Если к ним опять будут придираться, - продолжал Летурно, - я их вызову... И мы поговорим с ними... Мы, то есть вы и я... Мы вдвоем поговорим с ними.
Пьеретта встала.
- Благодарю вас от их имени, господин директор.
Она кивнула ему на прощание и, повернувшись, направилась к двери.
- Подождите, мне надо еще кое-что сказать вам, - быстро проговорил Филипп.
Пьеретта опять подошла к столу. Филипп встал с кресла.
Одно мгновение они молча стояли друг против друга. Он поднял руку и, не поворачиваясь, указал большим пальцем на картину, висевшую за его спиной.
- Что вы скажете о такой живописи? - спросил он.
"Как поступить? Повернуться и уйти? - думала Пьеретта. - Или же сухо ответить: "Мне платят деньги на фабрике не за то, чтобы я разглядывала картины". Но зачем обижать парня, он ведь до сих пор..." У нее вдруг мелькнула мысль: "А что если картина какая-нибудь непристойная? Ну уж тогда получишь, голубчик, пощечину!" Она подняла глаза, взглянула на картину и расхохоталась.
- Ну как? Что вы думаете?
- Ничего, - ответила она. - Ничего я об этом не думаю.
- Это превосходная репродукция картины Пикассо того периода его творчества, который я больше всего люблю. Вы не находите, что от нее веет счастьем?
- Не знаю, право, - сказала Пьеретта.
- Вам, конечно, известно, что Пикассо - член коммунистической партии.
- Он, бесспорно, хороший человек... - проговорила Пьеретта.
- Но его картины вам не нравятся? Да? - допытывался Филипп Летурно.
- Я не такая образованная, чтобы судить об этих вещах, - ответила Пьеретта.
- Вот это-то и интересно! - воскликнул Филипп. - А как вы хорошо сказали: "Я не такая образованная..." Нет, вы и представить себе не можете, какая вы чудесная...