Брак Жоржа Летурно, единственного сына Франсуа, с девицей Эмили Прива-Любас, единственной дочерью старика Иоахима, казалось, предвещал счастливое объединение двух фирм, слияние промышленности и финансов, католического капитала и протестантского банковского капитала, основание всеевропейской шелковой династии. Появление на свет маленького Филиппа было встречено как рождение наследного принца. Отец его Жорж, хилый отпрыск болезненной эльзаски, которая никак не могла прижиться в горном ущелье, умер в 1927 году. Его жене Эмили в то время было тридцать лет. Она отличалась железным здоровьем, и единственным ее интересом были дела.
Четвертая связка содержала переписку между матерью Филиппа и его дедом с материнской стороны Иоахимом Прива-Любасом, относящуюся к периоду большой забастовки 1924 года и к более позднему времени. Ясно было, что Филипп не мог обнаружить этой переписки в архивах АПТО, однако не счел нужным объяснить, где и как нашел или стащил эти письма. С каждым письмом все ярче обрисовывался облик Эмили, которая с неутомимым упорством, пустив в ход целый арсенал хитростей, старалась ожесточить своего свекра против бастующих рабочих, а также убедить его взять ссуду, предложенную банком Прива-Любас. Прива-Любасы не имели обыкновения держать данное ими слово, если таковое не было своевременно зафиксировано на бумаге. И через несколько месяцев после окончания забастовки АПТО поглотило предприятия Летурно.
Старик Летурно лишен был даже удовольствия изгнать из дома невестку-предательницу. Ровно через три месяца после смерти мужа она сочеталась браком с Валерио Эмполи, крупным лионским банкиром, происходившим из знаменитого рода еврейских финансистов, обосновавшихся во Флоренции. Отголоски мирового экономического кризиса, начавшегося в Америке, помогли Эмили повернуть против своего собственного отца то самое оружие, которое она с успехом применила против свекра, и в 1932 году АПТО уже окончательно попало под контроль банка Эмполи.
- Вот какова наша семейка, - заключил Филипп Летурно. - Теперь вы знаете, что в основе нашего благосостояния лежит воровство, эксплуатация детей, нам на руку все, даже тиф. Мы беспощадно уничтожаем любого конкурента и склонны к предательству в собственной семье... И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка среди всей нашей родни...
Пока Филипп исповедовался перед гостем, Натали все время пила. Правда, маленькими, как наперсток, рюмками. Алкоголь не усилил блеска ее пронзительных глаз. Бернарда выпила несколько больших рюмок виски, и по ее лицу и рукам пошли красные пятна. Было уже за полночь.
- И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка... - сказал Филипп.
Натали вдруг прервала его с неожиданной страстностью:
- Твоя мамаша сейчас как раз старается прикончить моего отца.
Она порывисто села на койке и, вызывающе выпятив грудь, повернулась всем корпусом к Филиппу.
- Твоя мамаша и моя тетушка Эстер готовятся выкинуть подлейший трюк, сказала она.
- Эстер Дюран де Шамбор, - уточнила Бернарда, очевидно специально для Миньо. Слова "Дюран де Шамбор" она насмешливо протянула.
- Дюран де Шамбор, - повторил Миньо. - Как будто я слышал эту фамилию...
Натали повернулась к нему и сухо отчеканила:
- Мой отец читает речи Сталина. Вам тоже не мешало бы знать имена ваших злейших врагов.
- Дюран де Шамборы - французское семейство, эмигрировавшее в восемнадцатом веке в Америку, - выпалила Бернарда. - А сейчас американский трест: химическая продукция, атомная промышленность и, что важнее всего для нас, искусственный шелк...
- Ах да, знаю, - проговорил Миньо. Он действительно вспомнил, что как-то в прессе встречал эту фамилию, вот почему она и показалась ему такой знакомой.
Натали снова набросилась на Филиппа:
- Если ты не осадишь свою мамашу, то в один прекрасный день очутишься на улице, и твоему будущему американскому братцу достанется все, что... она замялась, подыскивая нужное слово, - ...все, что успели награбить обе наши семейки, - заключила она со смехом.
- Не беспокойся, Филипп, - вдруг медленно и холодно произнесла Бернарда.
Она воинственно выпрямилась и стояла, прислонясь к стене. Миньо с удивлением заметил, что ее серые глаза вдруг загорелись ненавистью.
- Не верь ей, - продолжала Бернарда. - Эмполи хитрее всех нас, в конце концов они всегда выигрывают.
Бернарда сделала эффектную паузу. Филипп повернулся к ней. Он был явно изумлен внезапным вмешательством вечной молчальницы Бернарды.
- Единственный, кто погиб окончательно и бесповоротно, - так это ты, бедный мой Филипп. Побит, как Летурно, побит, как Прива-Любас, сражен по всем пунктам. Да ты взгляни на себя в зеркало - у тебя уже и сейчас физиономия человека побежденного, даже походка и та, как у побежденного...
В голосе ее вдруг зазвучали металлические нотки.
- Побежденный, - повторила она веско. - Вот почему ты сейчас заигрываешь с красными. Блеешь вместе со всем стадом.
- Ты сама побежденная, - отрезал Филипп.
Он поднялся с койки, налил себе большую рюмку виски и жадно, одним духом выпил ее. Он стоял, прислонившись к стене, напротив Бернарды. Теперь сидел один только Миньо, немножко в стороне от спорящих. Впрочем, хозяева забыли о нем.
- Да, я проиграла, но лишь временно. Погоди, я еще выберусь, - твердо произнесла Бернарда.
Филипп взглянул на нее.
- Я-то буду биться до последнего, - злобно проговорила Бернарда. - И никогда не стану унижаться, не стану подлаживаться к коммунистам и выбалтывать им свои семейные истории.
- Дрянь! - закричал Филипп. - Конечно, ты предпочитаешь лизаться с Натали и выманивать у нее деньги!