- Времена меняются, ничего не поделаешь. Уволенные рабочие устроятся в другом месте, и, в конце концов, им же самим пойдет на пользу увеличение продукции. Сейчас рабочий может купить больше рубашек, чем в те времена, когда полотно ткали вручную. Уровень жизни рабочего подымается из года в год.
- Это неверно, - заявил Нобле. - В Клюзо рабочие сейчас живут гораздо хуже, чем в начале века.
- Зато тогда они работали по двенадцать часов в сутки.
- Но все сады были обработаны уже к пятнадцатому мая. А вы посмотрите сейчас, когда мы поедем по берегу Желины, - добрая половина садов еще даже не взрыхлена.
- Что же это, по-вашему, доказывает?
- Доказывает то, что предписываемые нами темпы работы слишком велики. За восемь часов рабочий устает больше, чем раньше уставал за двенадцать. И у него не хватает сил копаться в своем саду.
- Ах, я совсем забыл! - со смехом произнес Таллагран. - Вы ведь состоите председателем Общества взаимопомощи садоводов.
- Сады кормят рабочих, считайте, наполовину, - продолжал Нобле, примерно это составляет треть их заработка на фабрике. Неужели вы думаете, что старик Летурно отвел каждому семейству сад на своих собственных землях из любви к бегониям и что АПТО только ради этого поддерживало его начинание?
- Когда они будут больше производить, они и заработают больше, и незачем будет ковырять землю на берегах Желины и попусту тратить время.
- А ведь именно из-за садов, - произнес Нобле, - у нас в последние пятнадцать лет не было серьезных стачек. Ковыряют они землю, как вы выражаетесь, потому что земля их кормит и служит им, сверх того, занятием, а раз они заняты, им не до профсоюзов. Заметьте, у нас куда больше хлопот с женщинами, чем с мужчинами, потому что женщины не занимаются садоводством.
- Сейчас, - прервал его Таллагран, - в нашем распоряжении имеются другие методы для привлечения рабочего класса. Если бы вы сами занимались спортом, вы бы лучше понимали настроения молодых рабочих.
- Вернее, молодых работниц, - сердито сказал Нобле.
Таллагран захохотал.
- Вы стареете, друг мой, - отозвался он, - и просто завидуете.
В смотровом зеркале он заметил, что Филипп прислушивается к их разговору.
- В самом деле, Летурно, - сказал инженер. - Почему бы вам не организовать футбольную команду в противовес регбистам Бриана? Как правило, наиболее смышленая часть молодежи вступает в спортивные общества. Футбольные команды - это рассадник будущих старших мастеров.
- Из всех видов спорта я интересуюсь только охотой на китов, - отрезал Филипп. И он продекламировал: - "Я зовусь Измаил. Пусть так. Несколько лет назад, не помню в точности сколько, ни гроша не имея в кармане или имея всего только грош, не ведая, чем мне заняться на этой проклятой земле, задумал я вновь пуститься в плаванье, чтобы вновь увидеть вселенную вод".
- Ах, верно, - сказал Таллагран. - Мне ведь говорили, что вы поэт. Я лично предпочитаю баскетбол.
- Баскетболисток, - язвительно заметил Нобле.
- А почему бы и нет? - возразил Таллагран. - Я мужчина и горжусь этим. А разве хорошенькой девушке повредит, если я шепну ей в уголке словечко-другое.
И он беззвучно рассмеялся.
- Я, видите ли, изобрел свой собственный способ прививать дух АПТО нашим будущим старшим мастерицам.
Он снова рассмеялся. Нобле упрямо молчал, он сидел, напряженно выпрямившись, уткнув подбородок в галстук. Филипп решил, что Маргарита, наверное, была любовницей Таллаграна. Эта мысль возмутила его. Почему? спрашивал он себя. Он вспомнил Маргариту и Пьеретту Амабль в вечер бала, с улыбкой кружившихся по залу. Пьеретта сказала тогда: "Мы давно дружим" или что-то в этом роде, и ему была неприятна мысль, что подруга строгой Пьеретты уступила Таллаграну. Вульгарные повадки инженера вызывали в нем отвращение.
- А я согласен с Нобле, - вдруг произнес он, - я буду протестовать против увольнения рабочих.
Из всего спора Нобле с Таллаграном Филипп понял только одно, а именно что старый начальник личного стола обеспокоен предстоящим увольнением половины рабочих. Но почему именно собрались их уволить, он не знал, так как не прислушивался по обыкновению к деловым разговорам. Нобле не удивился этой неожиданной поддержке, и не удивился не потому, что принимал всерьез громкие фразы, которые любил бросать игравший в сторонника коммунизма Филипп, - сынки богатых родителей могут позволить себе и не такую фантазию, - но потому, что Филипп был внуком "великого Летурно", а тот говорил "мои рабочие" и измерял свое благосостояние количеством занятых на фабрике рабочих рук.
Таллагран молча пожал плечами. В качестве питомца Училища гражданских инженеров он почитал вопросом чести не уважать мнение какого-то хлыща, к тому же навязанного фабрике правлением Общества.
Они приближались к Клюзо. Таллагран все так же молча сидел за баранкой. Он вел машину быстро, но осторожно, не прибавляя скорости на подъемах и спусках, не срезая поворотов, - словом, вел, как человек рассудительный и зрелый, хорошо владеющий собой, вел совсем в ином стиле, чем Натали.
И это тоже раздражало Филиппа. Ведь у него никогда не было приличного автомобиля. Всю жизнь он разъезжал на каких-то разбитых таратайках, которые к тому же пожирали непомерное количество бензина и из которых нельзя было выжать больше девяноста километров; знал он, что случайные приятели по бару бессовестно обкрадывали его, стараясь всучить ему дрянную машину, да еще советовали при этом не упускать "редчайшего случая". Но Филипп считал, что позволять себя обкрадывать таким способом вполне "в его стиле". Его последняя машина, "форд" модели 1928 года, застряла где-то на полпути от перевала Лотаре из-за перегрева мотора. Филипп столкнул свою калеку в кювет и даже не потрудился вернуться за ней.
В конце разговора Нортмер вручил каждому из представителей фабрики Клюзо решение, отпечатанное на машинке и носящее название "Предварительный проект реорганизации". Таллагран и Нобле положили бумагу в свои пустые портфели, а Филипп сунул ее в карман и тут же забыл, в какой именно. Но, очутившись у себя в конторе, он стал искать документ и наконец обнаружил злосчастный проект, сложенный вчетверо, отыскался среди начатых и неоконченных стихотворений, каталогов книжных магазинов и рисунков, которые Филипп царапал от скуки во время сообщения Нортмера и которые ничего, в сущности, не изображали.