Она намеревалась тотчас атаковать "красную девчонку", считая, что роман Филиппа как раз и есть наиболее уязвимое место в позиции противника. Подкупить профсоюзную делегатку, а потом сказать Филиппу: "На, смотри, вот тебе бесспорные доказательства ее продажности". А раз его нимфа Эгерия лишится своего ореола, Филипп отступится и махнет рукой на фабричные дела.
В разговоре с хозяйкой Нобле все время именовал Пьеретту "мадам Амабль". Когда же он говорил о ней у себя в конторе с секретаршами, то называл попросту Пьереттой, и вовсе не из презрения, а потому, что знал ее с детства.
Хозяйка потребовала curriculum vitae [жизнеописание (лат.)] Пьеретты Амабль, надеясь, что Нобле намекнет, какими средствами можно оказать давление на эту рабочую делегатку, - ведь такого рода сведения были специальностью Нобле.
Но прицепиться было не к чему. Тогда она спросила о ребенке Пьеретты. Издавна считалось классическим приемом воздействовать на одинокую мать щедротами в отношении ребенка, которого ей приходится растить без мужа. Словом, Эмили Эмполи, бывшая мадам Летурно, с легкостью и даже с некоторым удовольствием обращалась к хитроумным рецептам, проверенным на кухне предпринимателей, с которой она познакомилась двадцать лет назад. Однако оказалось, что ребенку только пять лет и живет он у дяди Пьеретты, зажиточного крестьянина.
- А работница она хорошая?
- Превосходная.
- Так что же вы не догадались сделать ее старшим мастером?
Это тоже был испытанный прием тонкой хозяйской стратегии.
- Мадам Амабль - особа, можно сказать, необыкновенная, - сказал Нобле и, подумав, добавил: - Полагаю, что в дальнейшем она не уступит Кювро.
Эмили тотчас подумала, что рабочий Кювро, который целых двадцать лет портил жизнь фабрикантам Летурно и в конце концов разорил их, лично ей оказал услугу, о чем он, понятно, и не подозревает. В 1924 году Кювро был руководителем большой забастовки, длившейся тринадцать недель и в результате упорной борьбы рабочих увенчавшейся их победой. Эмили Прива-Любас подбивала своего свекра Франсуа Летурно ни за что не уступать, а своего отца уговорила дать Летурно денег в долг для уплаты по срочным векселям. Долг так и не был возвращен, и, проникнув в эту лазейку, семейство Прива-Любас прибрало фабрику к рукам.
Все человеческие свойства: и порядочность, и непорядочность, и смелость, и трусость - мадам Эмили всегда умела повернуть к своей выгоде и называла себя за такое уменье "реалисткой". Она испытывала вполне искреннее и столь беспредельное презрение к людям, что порой удивляла даже Валерио Эмполи. Он тоже презирал людей, но от этого ему было грустно.
Прежде всего Эмили решила все-таки попробовать подкупить Пьеретту Амабль. Пусть она честная-расчестная, какой ее рисует Нобле, но попытаться все же не мешает. Ей всегда казалось, что Франсуа Летурно просто не сумел подойти к рабочему Кювро. А если "красная девчонка" устоит перед соблазнами, можно будет извлечь выгоду даже из ее неподкупности. Но первым делом надо на нее посмотреть. Мадам Эмполи доверяла только собственному суждению о людях и считала, что необходимо своими глазами взглянуть на тех, кого собираешься атаковать.
- Мне надо поговорить с этой женщиной, - сказала она Нобле. - Пошлите за ней.
- Если угодно, я могу вызвать ее завтра в контору, - ответил Нобле, но ко мне на дом она не пойдет. - И, помолчав, добавил: - Ни в коем случае! - Выразительно подчеркнутые слова "ни в коем случае" означали: "Даже если этого потребует мадам Прива-Любас-Эмполи, вдова Жоржа Летурно".
- Ну что ж, - сказала мадам Эмили. - Тогда я сама к пей пойду.
- Но ведь весь город об этом узнает. Разве вам подобает идти к простой работнице, ронять свое достоинство!
- О, мое посещение куда больше опорочит ее, нежели унизит меня, ответила мадам Эмили.
- Верно, - согласился Нобле, поразмыслив минутку.
Живость ума и сообразительность хозяйки привели его в восторг. Ну конечно, Пьеретте очень повредит, если к ней пожалует мать Филиппа: как бы потом Пьеретта ни объясняла это посещение, будут говорить, что она забеременела и мать ее соблазнителя пришла, чтобы добиться полюбовной сделки.
Мадам Эмили узнала у Нобле номер дома и квартиры Пьеретты и одна пешком направилась в рабочий поселок. Дорогой она решила: "Если эта девчонка в самом деле умна, увезу ее в Америку".
В ее глазах Пьеретте придавали цену тот страх и та ненависть, которые внушал фабрикантам Летурно рабочий Кювро: мадам Эмили уважала только силу характера. У нее была одна-единственная политическая доктрина собственного изобретения: коммунистов следует посадить на должности управляющих крупных предприятий; социалисты провалились в этой роли, по ее мнению, только потому, что они "тряпки". У этой "мадам Амабль", очевидно, есть характер. Можно будет отправить ее для обучения на одно из американских предприятий АПТО, а тем временем у Филиппа появится новая прихоть. Если девочка окажется понятливой, то, присмотревшись к ней, неплохо будет сделать ее своим личным секретарем. Мадам Эмили всегда мечтала обзавестись своего рода адъютантом, но ее помощница непременно должна была быть француженкой и похожей на нее самое, то есть толковой, уравновешенной, ограниченной и жестокой, как она сама. Лишь о таких вещах и позволяла себе мечтать мадам Эмили, по горло занятая неотложными делами. Очутившись в Клюзо, где развертывались когда-то ее первые сражения, она почувствовала, как в ней оживают эти давние мечты.
Мадам Эмили была убеждена, что Пьеретта Амабль извлекает выгоду из своего романа с Филиппом, но нисколько не сердилась на нее за это. Напротив, это говорило в пользу Пьеретты. Несомненно, девица решила "выйти в люди" и удачно принялась за дело.
Всю дорогу мадам Прива-Любас обдумывала свой план и сама восхищалась им. Уже много лет не предавалась она мечтам с таким увлечением.
Дверь в квартиру Пьеретты оказалась незапертой - ключ торчал в замке. Мадам Эмили постучалась и тотчас же вошла в комнату.
- Эмили Прива-Любас, - представилась она.
Пьеретта только что возвратилась домой. Она устало опустилась на стул и сидела у большого стола, заваленного папками с профсоюзными материалами. Перебирая в памяти события минувшего дня, она старалась разобраться в своих чувствах. Услышав фамилию посетительницы, она не сразу поняла, кто стоит перед ней, и, удивленно подняв брови, смотрела на гостью вопрошающим взглядом. Мадам Прива-Любас сочла такой взгляд в высшей степени дерзким и восхитилась Пьереттой. "В подобных обстоятельствах, - подумала она, - я посмотрела бы точно таким же взглядом".