- Ты на меня ужасно рассердишься, - начала Маргарита.
- Ну говори, говори уж, - ласково отозвалась Пьеретта.
Пожалуй, впервые в жизни она испытывала чувство такой щемящей нежности к своей подруге. Много есть в Клюзо, да и вообще на белом свете товарищей, хороших товарищей, есть товарищи чуть похуже, есть совсем плохие, и, наконец, существуют просто изумительные люди, которых Пьеретта не знала или видела только мельком, о чьих подвигах читала в книгах и газетах. Но подруга у нее одна-единственная, и это - Маргарита. И до чего же прекрасно иметь подругу.
- Я боюсь, что тебе будет больно, - сказала Маргарита.
- Да говори же, - ласково настаивала Пьеретта.
- Ну ладно, тогда слушай, - решилась Маргарита. - Я сегодня попросилась, чтоб меня перевели в цех "РО".
Пьеретта молчала.
- Я знаю, что это нехорошо с моей стороны, - продолжала Маргарита.
В конце июня, когда пошли разговоры о "РО", Пьеретта несколько раз во время перерыва проводила беседы. Она предупреждала своих товарок, что дирекция приложит все усилия, лишь бы перетащить в цех "РО" любую из них. "Наш цех единственный, где каждая работница обслуживает только один станок, - поясняла она, - недаром наш цех зовут "стальным". И верно, он стальной, не сгибается, да и только, к великому огорчению Нобле и дирекции. Но помните, нас будут пытаться разъединить. Впрочем, решайте сами". Работницы единодушно уверяли, что откажутся от всех возможных предложений. Цех дружно охранял свою коллективную честь, завоеванную годами борьбы.
- Пойми, - говорила Маргарита, - нет, ты пойми, не могу я больше здесь киснуть. Дядя и тетка, видно, никогда меня в Париж не вызовут. Не верю я больше их обещаниям. Их надо поставить перед свершившимся фактом. А в цехе "РО" я за три месяца прикоплю тридцать тысяч франков. С этими деньгами можно ехать в Париж, а там будет видно.
Пьеретте исполнилось только двадцать пять лет, но за ее плечами было восемь лет профсоюзной и политической борьбы. Предательство как таковое уже не потрясало ее теперь. Давно прошли и те времена, когда она чуть не заплакала, узнав, что великий Горький, великий писатель, свято веривший в счастливое будущее человека, самый любимый ее писатель, по доброй воле взял себе псевдонимом слово, означающее горечь. Она молча слушала Маргариту, только уголки губ чуть-чуть опустились книзу; ничем больше не выразила она своих чувств.
- Ты меня презираешь? - допытывалась Маргарита, она ждала упреков, уговоров, но только не этого молчания.
- А что ты будешь делать в Париже с тридцатью тысячами франков? спросила Пьеретта.
Она даже не огорчилась, она только всем существом своим почувствовала, что очень устала, устала сильнее, чем вчера, чем позавчера, чем за все эти дни, посвященные борьбе, исход которой вдруг показался ей таким далеким, таким бесконечно далеким, что у нее потемнело в глазах и она пошатнулась.
- Что с тобой? - испуганно проговорила Маргарита. - Да что с тобой?
- Ничего, - ответила Пьеретта. - Ты же знаешь, что я беременна.
В то же самое время Миньо вышел из почтового отделения и направился домой. Но по дороге он решил посмотреть, как идут приготовления к торжественному открытию цеха "РО".
Бывший Сотенный цех был построен Франсуа Летурно на купленном у муниципалитета участке земли вдоль левого берега Желины. Новый цех отгородили от реки стеной, по гребню которой натыкали осколки бутылок. Такой оградой была обнесена вся территория фабрики. Мимо цеха шла внутрифабричная дорога, по которой курсировали грузовики, доставлявшие изделия из цеха в цех.
Начальник отдела рекламы АПТО приказал снести ограду перед фасадом цеха. По обе стороны образовавшегося прохода воздвигли пилоны, а между ними протянули длинное коленкоровое полотнище, на котором огромными буквами, в рост человека, было выведено:
РАЦИОНАЛИЗАТОРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ АПТО - ФИЛИППА ЛЕТУРНО
В цехе были распахнуты обе высокие и широкие двери, на одной красными буквами по белому фону было написано "Вход", а на другой "Выход".
Жители Клюзо по приглашению администрации группами стекались посмотреть на переоборудование цеха, они проходили по всему корпусу - от двери с надписью "Вход" до двери с надписью "Выход", - куда вела специально проложенная дорожка, по обе стороны был натянут канат, выкрашенный в алый цвет. Для инженера Таллаграна, руководившего всеми работами, построили специальную конторку - всю стеклянную, высоко поднятую над полом и похожую на корабельную рубку. Техники - американцы и немцы - распоряжались установкой оборудования. Девицам, которые с утра до вечера вертелись у окрашенного в алый цвет каната, они говорили по-английски и по-немецки всякие гадости, а те хихикали, считая, что с ними заигрывают.
Отрезок дороги, лежащий между цехом и площадью, перекопали под сад. Мадам Таллагран в вельветовых брюках, в ковбойке, с сигаретой в зубах командовала целым отрядом садовников. В память "Маленького арпана господа бога" Кодвила, который супруга инженера прочитала захлебываясь, она потребовала, чтобы вдоль всей стены посадили вьюнок; приглашенный специально для этого случая агроном объяснил ей, что, если бы даже сюда свезли удобрения со всего света (он прекрасно знал, что АПТО не постоит за десятком килограммов суперфосфата, но количество в данном случае не играло роль), - даже вопреки успехам, достигнутым агробиологией в деле повышения плодородия почвы, вьюнки все равно не успеют обвить стену ко дню открытия цеха: вьюнки полагается сажать весной. Пришлось помириться на цветущих олеандрах. Их привезли на грузовиках из садоводства; если зарыть кадки в землю, никто даже не догадается, что они выросли не здесь, у стены, прямо в грунте.
Как только кадки были зарыты, их обложили кругом кусками дерна, дерн укатывали, поливали, подстригали. Ответственной за газон назначили Раймонду Миньо. Ничего не подозревавший муж вдруг заметил в цветнике свою жену, которая командовала садовниками и в подражание мадам Таллагран тоже надела вельветовые брюки и тоже не выпускала сигарету изо рта. Миньо схватил ее за лямку комбинезона и закричал:
- Какого черта ты здесь делаешь?