— Да.
И если тон Паркера был чуть более сухим, чем обычно, Гудалл не спросил себя почему.
— И что же растет за этим забором? Выглядит как кукуруза.
На этот раз ответила Дита:
— Она и есть.
Через двадцать минут Эстер Сомерс, негритянка, которая говорила с Гудаллом за столиком на веранде гранд-отеля в Сан-Хосе два дня назад, потрепала волосы Зены, своей дочери, сняла с шеи русский бинокль и отдала его команданте.
— Да, — сказала она, — Это они, о'кей. Мы проделали хорошую работу, проследив их на всем пути от Сан-Хосе. Особенно ты.
Она взъерошила волосы Хуанито, мальчишки из ресторана.
— Если бы не ты, все было бы впустую.
Она говорила по-испански, но это был язык улиц центральноамериканских столиц, так что в нем не было английского ритма, хотя она слышала его мысленно и улыбалась при этом.
— Англичанин Гудалл. И девочка из «Буллбургера». Это они. Еще один? Босс, я полагаю. Он быстро дернул их назад, но недостаточно быстро.
Команданте сняла свой черный берет, позволив черным волосам упасть ей на плечи, затем закурила. Ее лицо было в морщинах, с индейскими чертами, но губы были тронуты помадой, а глаза, видевшие слишком много страданий, были подведены. Этим она подчеркивала свою женственность.
— Так это что? Передовой отряд?
Она оглядела маленькое круглое помещение — стены из сухих стеблей кукурузы, переплетающих деревянные колья, крыша из пальмовых листьев. Вопрос был не столько к Эстер, сколько к трем мужчинам и двум женщинам — все в полевой форме, на поясе у каждого кобура с «Макаровым», — которые стояли вокруг нее.
— Да, — сказал один. — И возможно, старшие офицеры, проводящие эту операцию. Мы могли задержать их сегодня. К примеру, пограничная стража арестовывает их за нелегальное проникновение...
— Они расскажут какую-нибудь историю. Турист. Шел напрямик...
— Это будет их прикрытие, — вмешался другой, — и будет трудно задержать их более чем на день-другой. Быть тактичным с туристами — вот чего хочет правительство Чаморро. И кроме того, мы покажем им, что знаем о них...
— Итак?
— Следить за ними. И если сможем, прицепим им радиомаячок. А на ранчо есть по крайней мере один человек, который поможет нам, если мы попросим...
Вернувшись в ресторан, Дита, Паркер и Гудалл обсушились, как смогли, и приняли очень сильный «Куба либре», подозвав старика, который обещал им еду, если они подождут.
Дита предложила:
— Дайте ему цыпленка, которого мы купили. Он обжарит его лучше, чем вы.
Паркер так и сделал. Старик развернул тяжелую жиронепроницаемую бумагу, потянул носом и пожал плечами.
Следующий час был посвящен рому и кока-коле вместе с обжаренной мелкой рыбешкой, салатом, приправленным кориандром и чили, тортильям с начинкой из свинины со специями и особенно кусочкам цыпленка, обжаренным до золотисто-коричневого цвета с чесноком.
— Что я вам говорила? Вку-усно.
Тем временем дождь продолжал стучать по соломенной крыше и свет стал меркнуть, когда приплыла лодочка, которая должна была перевезти их на другую сторону. И тут на их столике появились два огромных тарпана, похожих на гигантских размеров селедку, запеченные a la brasa, в окружении сладкого картофеля. Тарелок не было — только вилки. Старик повесил шипящую лампочку над их столиком и спросил, не хотят ли они остаться на ночь: они могут получить отдельные комнаты, прямо как в отеле.
Паркер, как заметила Дита, пил хуже, чем Гудалл. Он потчевал тайнсайдца сменяющимися историями, главной целью которых было продемонстрировать, что все, что делал Гудалл в армии и особенно на службе в САС, Паркер делал лучше. И более жестоко.
— Смотри, Дита, твой локоть упирается ему в подмышку, что дает тебе выигрыш в силе, предплечье и кисть обхватывают ему шею сзади, и если ты можешь, хватаешь его за оба уха — вот что ты делаешь. Это оставляет твою правую руку свободной. Обе руки тогда делают хороший рывок по часовой стрелке, и — раз! — ты ломаешь ему шею. Делал так когда-нибудь, Гудалл?
— Нет, мистер Паркер. Только на занятиях.
— Лживый ублюдок! Я хочу, чтобы ты называл меня Ник. Делить, так делить поровну. А? Все, что есть. Разве нет?
Они пили пиво и ели рыбу, и вскоре Гудалл объявил, что ему нужно облегчиться.
— Что? — спросила Дита.
— Писать. В горшок.
Она решила, что пришло время ей сделать свой выбор.
— Мне тоже. Я помогу тебе найти, — сказала она.
Старик нес лампу впереди, через мокрую площадку с пальмами, показал им две будки с маленькими пластиковыми картинками на дверях — шляпа и веер. Он открыл обе будки, зажег там свечки и показал, что они потом должны погасить их. Дита вошла в дверь с веером, обнаружила там сухой деревянный настил с дыркой посередине. Под дыркой была яма, не такая уж, по ее мнению, глубокая. Куча в нескольких дюймах от дыры кишела насекомыми. Запах был сильный, но не ужасающий. Она расстегнула штаны, встала на настил, присела и стала мочиться в дыру.
За другой дверью Гудалл, при всем своем опыте обходиться без привычных удобств, решил, что это не для него. Может быть, мужские экскременты пахнут сильнее женских — больше животных протеинов, наверное, — он вышел наружу и облегчился под ближайшей джакарандой.
Когда он застегнулся и развернулся, она коснулась его руки и повела кратчайшим путем к забору, окружавшему дворик, прислонилась к нему, обхватила обеими руками его лицо, и ее губы соприкоснулись с его.
Он думал об Англии. Без преувеличения. О Мэри и Джеке. О парне, которого он чуть не убил, и о жене, которую он бил — не много, не часто, но достаточно. О том, будет ли то, что он сейчас делает, изменой. О том, хочет ли он выжить, вернуться в Тайнсайд, которому, как обычно говорили Мэри и его друзья, он принадлежит. «Но сейчас, наверно, — подумал он, когда его напряженный член поднялся и уперся в ее обнаженный живот, — в эту минуту я принадлежу этому месту».
— Пожалуйста, — шепнул он ей в ухо. — Пожалуйста.
— Помоги мне снять... все это. Пожалуйста.
Кое-как они стащили ее штаны, ботинки и носки и развесили их на дереве. Ее ноги захлюпали по грязи, и, отряхивая пятки, она предположила, что это ей нравится.
Она вздохнула, и на этот раз он вошел в нее, и над ними теплое небо, с которого падал дождь, и проблеск луны в облаках, и запахи тропиков, смешанные с дымом кухни старика. «Я думаю, — сказала она себе, — что выбрала правильно». И тут она увидела над плечом Гудалла лицо Паркера, который вышел искать их.
Паркер докурил «данхилл» до самого фильтра, отшвырнул прочь и решил, что их нет за столом дольше, чем нужно.
Он нашел их. В слабом свете Паркер мог видеть, что штаны Гудалла были спущены до колен и его большой белый зад раскачивается над ней. Она стояла на одной голой ноге, обхватив его другой, а ее ногти вонзались в его ягодицы. Паркер удивился, что она сделала со своими штанами, ботинками и носками. Покачивание ускорилось, и затем она неожиданно вскрикнула, и тогда он тоже крикнул, негромко — но это был крик.
— Джеронимо!
Ее голова наклонилась вперед, и подбородок коснулся его плеча.
Она посмотрела на Паркера и хихикнула.
— Он сказал «пожалуйста» именно так, как был должен сказать.
— Врунья, — сказал Гудалл, не поворачивая головы. — Это ты сказала «пожалуйста».
Она снова хихикнула.
— Ну ладно, мы оба это сказали.
Паркер развернулся и пошел назад, злой и униженный.
18
— Хай, Джек.
— Хай, Тим. Рад тебя видеть.
Джек Глеу протолкался сквозь толпу и похлопал Гудалла по плечу. Вокруг них не мгновение закрутилась толчея — туристы, в основном американцы, и крестьянки, одетые в черное, одна даже с живой белой курицей, которую она несла в коричневой руке за связанные желтые лапы. Толпа постепенно расползлась по пыльной главной улице Лос-Чилоса.