— Тогда у меня будет к вам ряд вопросов. Во-первых, в какой бар вы собирались поехать?
— В «Эврику».
— Вы были там?
— Конечно.
— Кто это может подтвердить?
— Кельнер...
— Вы там были один?
— Нет.
— С кем?
— Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Вы были с женщиной и не хотите, чтобы об этом узнала ваша жена? Понимаю. Если мне потребуется, я смогу увидеть эту женщину?
— Это сопряжено с определенными трудностями... Вы должны понять нас...
— Вы встречали в баре кого-нибудь из друзей или знакомых?
— Не помню. Кажется, не встречал. Нет, не встречал...
— Показаний одного кельнера недостаточно. Мне нужны два показания. Хорошо, мы к этому вернемся позже. Когда вы приехали в бар?
— Я не помню. Точного времени я не помню.
— Я и не спрашиваю у вас точное время. Примерно в котором часу вы туда приехали?
— Что-то около двух.
— Как вы добирались до «Эврики»?
— Я ехал туда на своей машине.
— Вы заезжали за тем человеком, с которым были в баре?
— Нет. Мы встретились у входа.
— Ваша подруга... Тот человек, который был с вами в баре, добирался туда на такси?
— Нет.
— На своей машине?
— Скажем, так.
— Господин Люс, этот ответ меня не удовлетворяет.
— Вы обещали не касаться этого вопроса.
— Я не спрашиваю имени и фамилии вашей подруги... пока что... Я задаю вопросы, связанные с обстоятельствами дела. На чем она приехала к «Эврике»? На своей машине?
— Нет.
— На машине мужа?
— Да. Но не надо этого нигде отмечать.
— Вы сказали, что Ганс пришел к вам «что-то около часа»... Постарайтесь вспомнить когда. В половине первого? В двенадцать сорок?
— Скорее всего это было в половине первого. А может быть, даже двадцать минут первого. Пожалуй, так точнее всего. Он пришел в двенадцать двадцать, потому что я минут за пять перед тем выключил ТВ, когда кончили передавать новости.
— Сколько времени вы с ним разговаривали?
— Несколько минут.
— И потом уехали?
— Да.
— Вы никуда не заезжали по пути в бар?
— Нет.
— Сколько времени вы ехали до бара?
— Не помню. Это не очень далеко...
— Полчаса? Больше?
— Ну что вы! Минут пятнадцать... Движения на улицах нет... Минут пятнадцать...
— Значит, в «Эврику» вы попали в час десять, час двадцать?
— Нет. Там я был без пяти два. Это я запомнил: часы у входа в бар очень большие, с какими-то странными, запоминающимися стрелками.
— Ясно. Хорошо. Спасибо. Теперь я попросил бы вас рассказать мне, о чем вы беседовали с Дорнброком.
— Я же сказал — об искусстве. Это был странный разговор.
— Это меня очень интересует, господин Люс.
— Он спросил меня, по-прежнему ли я отношусь к нацизму или меня сломали. Я ответил, что к нацизму я отношусь по-прежнему и что меня не доломали, но сейчас, сказал я ему, главная опасность, которая угрожает человечеству, не нацизм, а развитие техники. Вокруг земли — плотный слой отработанных газов. Заводы, которые делают для растущего населения мира машины, самолеты, атомные бомбы, хрусталь и полотняные рубашки, отравляют атмосферу и нагревают ее, и скоро начнется таяние снегов на полюсах и новый потоп, а при потопе люди ищут бревна для плотов... Он спросил меня, не хотел бы я продолжить свою картину о наци... У меня был такой фильм...
— Я смотрел ваш фильм, — перебил его Берг, — дальше, пожалуйста.
— Я ответил, что такие фильмы не дают денег. Нет, нет, я имею в виду не наживу, а просто-напросто базу для следующей работы... Я сказал ему, что устал рисковать, всякий риск рано или поздно убивает в художнике творца, то есть непосредственность, и превращает его в политика или в торговца, что еще хуже. И он вдруг предложил мне денег, огромную сумму денег. Я спросил его, какой фильм он предлагает мне снять. Он ответил, что сначала должен заручиться моим согласием. Он выписал мне чек на сто тысяч марок. Я сказал ему: «Порви этот чек. Я перестал чувствовать, что моя драка против наци нужна здесь хоть кому-то. Солдатом быть хорошо, когда знаешь, что ты нужен. А я здесь не нужен. Мир сейчас можно заставить рассуждать, отойдя от частных проблем. Надо выходить на общее, главное, что волнует планету, человечество, а не нас одних». Вот, собственно, и все.