— Ну-ка давай прокрутим еще раз...
— Хватит, сколько можно? Теперь с этим все в порядке, Штирлиц. Зачем зря тратить время?
— Давай все сначала, говорю я тебе!
Он сидел теперь возле самого проекционного аппарата, пристроившись так, чтобы видеть на экране все детали.
«А зачем, собственно? Здесь все точно. Непонятно лишь одно: зачем надо было писать мне записку? Зачем? «Задержусь на пару дней...» Если он дал себя снять, то почему не сказал при этом ни слова? Хочет быть чистеньким? Просто ушел, и все? Но он же не дурак, он умный парень, он понимает, что предательство остается предательством, независимо от того, кого предал — друга или незнакомого. На чем они могли его взять? Споили? Ерунда, на этом ловят только трусливых болванов. Женщина? Времена теперь другие, теперь, слава богу, перестали бояться шантажа... Почти перестали, — машинально поправил себя Исаев. — Идиот, конечно, испугается, а мало-мальски думающий человек... Нет, на этом они его не могли подловить... Или — или... И случилось это на следующий день после его встречи с Дорнброком...»
— Стоп! — вдруг крикнул Исаев. — Останови аппарат!
«Какое было число на афише, мимо которой они ехали? Там было не то число, которое мне нужно! Вернее, там было то число, которое не нужно им, а очень нужно мне, — быстро думал Исаев. — Это точно. Если только я не ошибся; господи, только бы мне не ошибиться! Они проезжали на машине тумбу для расклейки объявлений. И там была афиша о каком-то концерте: «Сегодня, 19-го, в «Конгрессхалле»...» А он попросил убежища двадцать первого!»
— Останови аппарат! Мотай назад, Холтофф. Там, где я скажу, останови! Дальше... Внимание... Стоп! Стоп!
«Сегодня... в «Конгрессхалле» концерт Жака Делюка: Бах в новом изложении!» «Тебе всунули липу, Холтофф! — подумал Исаев. — Кочева никто не видел из газеты Ленца. Они врут тебе, Холтофф. Они подставляют тебя под удар, потому что это доказательство будет уже не их, а твоим доказательством. Не принимай эту ленту как доказательство, Холтофф. Сделай с нее пару копий, это обеспечит тебе безбедную старость, когда тебя выбросят в отставку. И ничего не говори Айсману и Ленцу. Попроси их сначала прокрутить это по телевидению. И все. А потом, скажешь ты, это будет приобщено к делу вместе с откликами печати. Ты понял, что они тебе подсовывали, Холтофф?» — думал Исаев, сидя в кресле.
— Ну что же, — сказал он наконец. — О’кей. Теперь мне все ясно. Попроси Ленца устроить завтра показ этой пленки по телевидению. Мальчик выбрал свободу, мальчик у нас весело живет и ездит купаться... В конце концов парень не обязан встречаться с теми, с кем он не хочет встречаться.
Исаев поднялся и сразу же опустился в кресло — снова свело ногу.
— Хотя, знаешь, Холтофф, все-таки сними копию с этой ленты, и пусть она будет у меня.
Когда Холтофф уехал, Исаев взял такси и попросил шофера отвезти его к «Зоо» — оттуда два шага до «Европейского центра», а там на восьмом этаже редакция «Телеграфа». К этому изданию Исаев относился серьезно, а к ведущему обозревателю Гейнцу Кроне — особенно.
6
— Телевидение? Я прошу соединить меня с редакцией «Новостей»... Говорит Гейнц Кроне из «Телеграфа», добрый вечер. Только что вы передавали материал о сбежавшем красном. Я уже обратился в прокуратуру, ибо редактор Ленц комментировал заведомую фальшивку. Наши люди сейчас выедут к вам. Примите их, пожалуйста, и во избежание недоразумений дайте им возможность сделать заявление.
— Каких недоразумений?
— Мы обвиним вас в преступном сговоре с Ленцем, который предлагает нашим властям сфабрикованную с помощью телевидения фальшивку.
— Я приму ваших людей, господин Кроне.
Гейнц Кроне подмигнул Исаеву и спросил:
— Сколько я вам должен за сенсацию?
— Это мой подарок за вашу драку против Франца Йозефа Штрауса.
Они сидели на восьмом этаже громадной махины «Европейского центра» и напряженно смотрели на экран телевизора. Если все пойдет так, как задумал Исаев, то через несколько минут должно состояться повторное прокручивание материала, представленного Ленцем.