– Интересно бы рассказать о нем подробнее?
– Я, кажется, все рассказал. Ну, а подробнее, чем он сам пишет о себе, не расскажешь, поэтому подождем книгу.
– Вам, а точнее нам, помогал в основном Фукс?
– Не только он. Но все помогали бескорыстно. Один источник так характеризовал мотивы своего сотрудничества: «Нет страны, кроме Советского Союза, которой можно было бы доверить такую страшную вещь. Но раз отобрать у других стран мы ее не можем, пусть СССР знает о ее существовании, пусть находится в курсе прогресса, опыта и строительства. Тогда СССР не окажется в положении страны, которую можно шантажировать».
– Судя по тому, что листок с процитированным текстом Вы убираете, имя называть не собираетесь?
– Угадали. Да, и на листке этом имени нет. Не все можно и нужно раскрывать и сегодня. Скажу лишь: кроме Фукса, на атомных объектах Манхеттенского проекта у нас было еще четыре человека…
– И с тех пор, несмотря на все расследования и суды, о них не знают?
Яцков посмотрел задумчиво на красный глазок диктофона, выразительно помолчал.
– О ком еще Вы хотели бы вспомнить сейчас?
– О наших связных. Одна из них – Елена Крогер. Она ходила буквально по острию ножа. Каждая ее поездка в Альбукерк, городок близ атомного центра, могла закончиться арестом. Елена, работница текстильной фабрики, приезжала в Альбукерк лечить болезнь горла, все нужные справки были, разумеется, заготовлены. За всеми посторонними в этих пустынных местах был установлен контроль, дважды наших связных опрашивали о цели их приезда. Но Елена была вне подозрений.
Однажды на очередной встрече она получила толстую пачку бесценных материалов. На вокзале – сюрприз: у каждого вагона двое в штатском тщательно проверяют документы пассажиров. Кое-кого даже попросили раскрыть чемодан…
Елена проявила незаурядную выдержку. Вернувшись в Нью-Йорк, рассказала, как все было. Дождавшись в вокзале одной-двух минут до отправления, она подбежала к вагону, поставила тяжелые вещи на перрон, а легкую коробочку с салфетками сунула подержать одному из проверяющих, пока сама искала запропастившийся куда-то билет. Но сыграй она плохо роль рассеянной пассажирки – и кончилось бы все роковым образом: под салфетками лежали секретные материалы.
Елена – американка польского происхождения. А муж ее, Питер, воевал в республиканской Испании, в батальоне имени Линкольна, был ранен… Там с ним и установила контакт наша разведка. В сорок втором году его призвали в армию, служил в Европе, сначала в Англии, затем со вторым фронтом на континенте.
– За что же их арестовали в Англии?
Это было значительно позже. Они обеспечивали связь Лонсдейлу – Молодому.
– Как Вы узнали, что Ваша информация идет в дело?
– Мы стали получать задания с конкретными вопросами, требующими дополнительного разъяснения. И этот вопросник передавали агентуре. Оценку же материалам давал Игорь Васильевич Курчатов. Вот, к примеру, строки из первой курчатовской «рецензии», 7 марта 1943 года: «Произведенное мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки».
К этому времени Игорь Васильевич уже возглавлял лабораторию № 2 – будущий Институт атомной энергии, которому присвоят его имя. Теперь очень многое зависело от оценки разведматериалов. Ведь Берия заподозрил в них дезинформацию, решив, что противник умышленно пытается ввести нас в колоссальные расходы. И в этом ему невольно помогли некоторые советские ученые, которые, ознакомившись с данными разведки, поторопились с выводом: вещь, если и возможная, то во всяком случае в далеком будущем.
Курчатов же, обладая нашей информацией, считал иначе. Он видел реальную возможность создания ядерных реакторов и ядерного оружия, понимал, как жизненно важно для страны не отстать в атомной гонке. В разведчиках он видел своих соратников, об этом говорят собственноручные записи Курчатова.
…Материал дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновав многие весьма трудоемкие фазы разработки проблемы, и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения.
Таким образом, данные материалы позволяют, минуя первоначальную стадию, начать у нас в Союзе новое и весьма важное направление разработки проблемы разделения изотопов.
Материал представляет большой интерес, в нем, наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами, указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались.
…было бы исключительно важно получить хотя бы самые общие сведения об опытах по размножению нейтронов, которые производились с большими количествами урана-235 или плутония.
Представляется исключительно важным выяснить, изучалась ли указанная система расчетным или опытным путем? …Полученные материалы … заставляют нас по многим вопросам пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской физики направления в работе…
Другая записка: В материалах … содержится отрывочное замечание о возможности использовать в «урановом котле» не только уран-235, но и уран-238. Кроме того, указано, что, может быть, продукты сгорания ядерного топлива в «урановом котле» могут быть использованы вместо урана-235 в качестве материала для бомбы.
Имея в виду это замечание, я внимательно рассмотрел последние из опубликованных американцами … работ по трансурановым элементам … и смог установить новое направление в решении этой проблемы урана – направление, обусловленное особенностями трансурановых элементов.
Перспектива этого направления чрезвычайно увлекательна.
В каждой записке Курчатова говорится о «большой ценности» материалов.
– Почему же, спустя много лет, на прямой вопрос журналиста о роли разведки в создании советской атомной бомбы академик А.П. Александров ответил едва ли не с пренебрежением?
«Было что-то, но в общем это играло очень несущественную роль. Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись – искали свои… Кстати, у ученых были иные, более надежные источники информации, чем данные разведки. Парадоксально, но, может быть, главный источник – именно в самом факте засекречивания. Зная последние до того, как опустился занавес секретности, работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (а значит, он не сменил область своих интересов), нетрудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах».
Не будем спорить с академиком, действительно так и было. Из книги в книгу, из статьи в статью описывается, как техник-лейтенант Георгий Флеров, оказавшись в сорок втором году в Воронеже, бросился в университетскую библиотеку. В американских и английских научных журналах (даже тогда получали!) он не нашел ни одного сообщения по исследованиям деления урана… Флеров, будущий академик, написал председателю ГКО И.В. Сталину. Письмо лейтенанта не затерялось.
«В конце лета 1942 года в ЦК КПСС и правительство поступили предложения о необходимости возобновить прерванные войной исследования по ядерной физике и радиохимии, – вспоминал позже М.Г. Первухин, заместитель председателя Совнаркома и нарком химической промышленности в годы войны. Ученых беспокоило, не обгонит ли нас фашистская Германия. В начале 1943 года Государственный Комитет Обороны поручил мне наметить вместе с И. Курчатовым и другими учеными мероприятия по организации исследований, призванных решить вопросы использования внутриатомной энергии в военных целях».
Беспокоились, как теперь известно, не только ученые. По своим каналам предупреждала о грядущей опасности разведка.
– Вам приходилось оказываться в рискованных ситуациях?
– Каждая встреча с агентом – риск. Кто знает, как закончится очередное свидание?! Но вот что мне хотелось бы сказать… Разведка – это дело такое… Она хороша тогда, когда ее не видно и не слышно, как будто ее нет вообще. Вот тогда эго разведка высокого уровня. А когда начинается погоня, стрельба, рукопашная – это уже огрехи… Настоящая разведка, повторю, незаметна. Конечно, если делать кинофильм, то нужно домысливать острые ситуации, на грани которых всегда находится разведка.