Аналитический склад ума Попова сочетался с постоянной готовностью к риску, самым авантюрным действиям, словно в ковбойском боевике. Вот как он сам рассказывал коллегам о своем участии в одной такой рискованной операции. Речь идет об изъятии секретных шифров в китайском посольстве. Дело было в 20-х годах.
Китайский посол в СССР Ли Тья-ао предложил Попову как эксперту по межгосударственным экономическим связям принять участие в подготовке торгового договора между Россией и Китаем. Петр Леонидович согласился. Перед ним открылся свободный доступ в китайское посольство в Москве. Познакомившись с обстановкой, он решил сделать слепки ключей от сейфа, в котором хранились шифры. Операция была продумана до мельчайших деталей и рассчитана по секундам.
…В назначенный день Попов отключил отопительные батареи в посольстве. Хозяева собрались было вызвать слесаря, но новый эксперт заметил, что разбирается в отопительных системах и может помочь. Ему дали добро на «обход» помещений. Попутно Попов приметил: ключи от нужного сейфа лежат на ночном столике в комнате шифровальщика Чжана.
Именно с этого помещения и начал Попов свой обход ранним утром следующего дня, «проверяя» отопление. Шифровальщик пригласил его войти, а сам, извинившись, продолжил утренний туалет. «Когда Чжан вошел в ванную и, не закрывая за собой дверей, намылил лицо, – вспоминал Попов, – я быстро из гостиной вышел в его комнату, взял со столика ключи от сейфа и, уткнувшись в батарею центрального отопления, спокойно сделал слепок с двух ключей».
«Обозревая» комнату, Попов вернул ключи на место и вышел. Реакция наступила через минуту: «Когда я спустился с лестницы, у меня появилось сильное желание выйти на свежий воздух. Мне казалось, что во всех клетках моего тела удвоилось количество крови и энергии. Если не дать им выйти наружу, то оно взорвется. Я вышел в одном костюме во двор при двадцатиградусном морозе и совершенно не чувствовал холода».
В конце 1923 года Попов в качестве советника при американской миссии в Москве участвовал во встречах с патриархом Тихоном, находившимся в то время под домашним арестом в Донском монастыре. Попову удалось ярко передать колорит этой встречи.
«Мы вошли в большую, скромно обставленную комнату, – пишет он. – Длинный стол был накрыт красным сукном, на столе лежали крест и евангелие, в углу был красиво оформлен иконостас, перед которым горела лампада, на полу – роскошный ковер. За столом сидел седой, но довольно крепкий на вид священник высокого роста в малиновой рясе, с крестом на груди. Патриарший кубок стоял с правой стороны от него. Это был патриарх Тихон. Около него по бокам стояли три священника. Один из них держал патриарший посох».
Юристы через переводчика изложили суть своей просьбы и вручили патриарху записку. В ней говорилось о необходимости полной автономии для американских православных священников.
Тихон внимательно прочитал послание. Попов подробно записал в свой блокнот («служба» обязывала) ответ главного православного иерарха. «Назначение священников, которое я сделал раньше, остается в силе, – ответствовал Тихон. – Избрание на месте трех священников для самостоятельного управления церквями в США церковным уставом не предусмотрено, и я утверждать не буду. Прошу передать пославшим вас, что русская православная церковь в свое время отпустила три миллиона золотых рублей на строительство и укрепление православных церквей в США, и американские церкви принадлежат Российскому Синоду. Ваше заявление, что назначенные священники являются коммунистами, верно, и не может служить мотивировкой неприятия их, так как сам Иисус Христос был коммунистом».
Попов подчеркнул слова Тихона и с изумлением пометил – «две тысячи лет назад, по заявлению патриарха Тихона, Иисус Христос был первым коммунистом».
Патриарх продолжал, имея в виду Иисуса Христа: «Он не копил у себя золота и серебра, все, что имел, он делил между всеми и призывал богатых следовать его примеру. Книжники и фарисеи, подобно подписывавшим эту бумагу священникам в Америке, совершили ужасное дело, осудили нашего спасителя и распяли его. Но Бог милостив, он своею кровью искупил грехи народа, и мы все должны молиться о спасении душ наших. Священники, не желающие повиноваться церковному уставу, могут еще искупить свой грех. Священный Синод ожидает от них покаяний. Завтра священный Синод обсудит ваше письмо, и через несколько дней вы получите официальный ответ».
Через несколько дней Попов прибыл в канцелярию патриарха за ответом. Его любезно принял один из священнослужителей и передал официальное постановление Священного Синода. Американским священникам отказывалось в автономии и предлагалось строго выполнять церковный устав и постановление святейшего Синода.
Деловая часть встречи завершилась, а священник продолжал беседовать с гостем, явно давая понять, что сказано еще не все.
Интересовался, давно ли Попов приехал из США. Петр Леонидович, умиротворенно, медленно подбирая русские слова, отвечал, что недавно и скоро, слава богу, уедет обратно.
Серьезно посмотрев на гостя и, видимо, убедившись, что на американца можно положиться, служитель попросил Попова взять «неофициальное письмо американскому духовенству, а то по почте его посылать нельзя».
Когда Попов взял письмо, его собеседник продолжил:
«Это относится к делу, за которым вы приехали. Патриарх не может дать им официального разрешения по политическим соображениям. В своем частном письме святой отец по поручению Синода разъясняет, что отрицательное решение святейшего Синода исходило из необходимости сохранить престиж патриарха перед советским правительством, но святые отцы в США могут действовать по своему усмотрению».
Выразительный штрих к портрету патриарха Тихона, о делах и личности которого историки, да и не только историки, спорят по сей день. Оценка его сложной, противоречивой фигуры выходит за рамки этого повествования. Но пусть исследователь знает и эпизод, сохраненный Поповым.
С Петром Леонидовичем мы встретимся после 22 июня 1941. А пока продолжим рассказ о двадцатых годах.
ДИПЛОМАТИЯ И РАЗВЕДКА
К величайшему огорчению У. Черчилля большевиков свалить не удалось. Коммунистическая идея, это порождение европейской цивилизации, в начале 20-х годов далеко не исчерпала себя ни в России, ни в Западной Европе. А в колониальном мире с победой большевистской революции она лишь начинала обретать силу. Этот мир бросал вызов великим колониальным империям и выступал естественным союзником российской революции.
Провал интервенции усилил разногласия в странах Антанты. Большевики воспользовались этим и предприняли хорошо скоординированные усилия для выхода из дипломатической и экономической изоляции.
В апреле 1922 года в Генуе открылась международная конференция, на которую были приглашены Германия и Россия, подвергавшиеся блокаде. Российскую делегацию возглавил нарком иностранных дел, человек энциклопедических знаний Г.В. Чичерин. Вместе с ним в миссии работали лучшие интеллектуальные силы страны – М.М. Литвинов, Л.Б. Красин, В.В. Боровский, Я.Э. Рудзутак… Резидентуры внешней разведки, только что организованные в столицах западных стран, получили задание обеспечить безопасность советской делегации и снабжать ее оперативной политической информацией. Разведка получала информацию, используя старые связи большевиков в Европе. Многие видные деятели социалистических партий, избранные в парламенты, охотно делились сведениями государственной важности со своими старыми русскими товарищами.
Информация из Берлина и Парижа свидетельствовала о разном подходе правящих кругов великих держав к России. В частности, было установлено, что Франция намерена занять жесткую антироссийскую позицию. Французский Генеральный штаб даже вынашивает планы оказать давление на Россию, инспирируя военную акцию через Польшу. Однако премьер-министр Пуанкаре склонен смягчить свою позицию. Группа влиятельных представителей французских деловых кругов заинтересована в нормализации отношений с Россией.
Советская дипломатическая миссия использовала разведывательную информацию в полной мере. Чичерин, «улыбаясь, загонял клин между Англией и Францией все глубже и глубже», – отмечали наблюдатели. Генуэзская конференция, на которой Запад пытался выступить единым фронтом против России, была расколота. Мировой сенсацией стал Рапалльский договор, в соответствии с которым Россия и Германия становились союзниками и отвергали претензии к ним по послевоенным репарациям.