Тадеуш вспомнил священника. Священник принес мясной пирог и просил добыть дров для деревенской церкви. Тадеуш помнил его слова: «Скажи, ты сделал что-то плохое? Почему ты прячешься от мира?.. Я знаю, что исповедь очищает, и вижу, что на тебе лежит какая-то вина… Если только тебе представится возможность — а такое случается очень редко — исправить причиненное зло, воспользуйся ею». Каждое слово отпечаталось у него в голове, ясно и прочно.
По лесу ходили солдаты, предлагая награду — два килограмма сахара — за помощь в поимке беглых евреев. И вот теперь люди снова бродили по лесу и спускались к берегу Буга. Он выдал тех двоих, парня и девушку. И теперь пришел, чтобы исправить причиненное зло.
Они подались прочь от него.
Он подошел ближе. Они встали и как будто приготовились драться, даже сжали кулаки. Он протянул руки, показывая, что у него нет оружия.
— В лесу чужие. Я могу отвести вас к ним. Я исправлю зло. Вы сможете отомстить им.
— Кто он такой? — прошипела Кэти. — Извращенец?
Тадеуш не понял, что она сказала.
— Я покажу, где они, и сниму проклятие.
Он протянул руку.
— Что тебе надо? — завопила девушка. — Ты подсматривал за нами?
Он взял парня за руку.
— Проклятие — мое бремя. Помогите мне. Здесь охотники. Я отведу вас к ним, и вы убьете их. Прошу, пойдемте со мной.
Он потянул парня за рукав.
— Сумасшедший, не иначе. Избавься от него, и идем отсюда.
Парень заговорил по-немецки.
— Где они?
— Возле реки.
— Можешь показать?
— Покажу. Я должен освободиться от проклятия.
Парень не сопротивлялся и даже последовал за ним.
— Ты же не пойдешь с ним, — сказала Кэти.
— Он знает, где они. Я пойду.
Тадеуш Комиски почувствовал, как многолетний груз соскользнул с плеч. Он повел их, зная, что сделает, когда проклятие уйдет, и впервые чувствуя себя счастливым. Они углублялись в лес, уходили от места, где стояли бараки и вышки, где были ямы для сжигания и камеры, куда поступали отработанные газы от танковых двигателей, где гоготали, заглушая крики умирающих, гуси. Он проскальзывал между деревьями легко и свободно, как и тогда, когда был ребенком.
Он поговорил с Михаилом. Потом, уже с Михаилом, они нашли Гольдмана.
Поговорили. Где ближайший международный аэропорт? Могут ли блокировать дороги? Какие у них есть паспорта? Какими машинами можно воспользоваться? Нужно ли сказать Ройвену, что они собираются уйти?
Гольдман заколебался. Михаил схватил его за плечи.
— У нас тут не собрание, и никаких комитетов учреждать не будем. Никаких дебатов и дискуссий. Мы уходим. Ты видел, какой он бывает, когда злится? Хочешь рассказать? Я с ним говорить не буду. Виктор ясно выразился. На берегу какие-то люди. Кто может ходить ночью у границы? Крестьяне? Лесники? Туристы? Или, может, парни из какой-то спецслужбы? Я за последний вариант. А еще я думаю, что у нас мало времени.
Виктор ткнул Гольдмана в плечо так, что тот наверняка бы упал, если бы его не поддержал Михаил. Ни один, ни другой не намеревались докладывать о своих планах Ройвену Вайсбергу. Крик замер в горле Гольдмана, а в следующее мгновение двое русских уже подхватили его под руки, как пленника, и потащили в сторону от реки. Они взяли его, потому что он был банкиром. Он занимался инвестициями, знал, в каких банках хранятся документы на право собственности, держал в голове номера счетов. Иосиф Гольдман контролировал миллионы долларов, стерлингов и евро, спрятанных под кодовыми числами и за номинальными владельцами. Без него они были бы нищими, а нищие не могут купить себе «крышу».
Они тащили Гольдмана через лес. Думал ли Виктор, что делает что-то нехорошее? Чувствовал ли, что предает хозяина? Нет. Он вообще не признавал таких чувств. Сейчас им руководила злость на Ройвена Вайсберга, взявшего с собой чужака, доверившегося чужаку, обращавшемуся с чужаком, как с любимой игрушкой. С каким удовольствием он свернул бы этой игрушке шею, заставил ее визжать от боли. Выместить эту злость на Иосифе Гольдмане он не мог, потому что чертов еврей знал коды, номера и банки.
— Мы в пролете, мистер Лоусон, — сказал Багси. — Я бы предпочел промолчать, но скажу. Мы в пролете из-за вас, мистер Лоусон. Нас ждут большие неприятности, но я не готов отвечать за чужие проколы. Никто из нас не готов. И не должен. Решения принимали вы, мистер Лоусон, и вам нести за них ответственность. Вы приняли неверные решения.
Эдриан и Деннис уже доложили о случившемся в лесу и теперь молча стояли в сторонке. Ни разу за всю свою карьеру Кристофер Лоусон не сталкивался с открытым неповиновением, почти бунтом.