Злость никак не унималась и не ослабевала, оставаясь такой же острой и пронзительной, как и в тот день и час, когда родилась. Острой, как когти кружащего над парком и высматривающего добычу орла. Острой, как когти обитающего в лесной глухомани медведя. Накапливаясь день за днем, злость, вызванная унижением и предательством, и привела его в конце концов в этот жалкий «дэу-полонез», где он и сидел теперь рядом с соседом и с дорожной картой на коленях. До пункта назначения оставалось более полутора тысяч километров.
С самого начала договорились по возможности избегать основных магистралей, и вот теперь он ощущал последствия этого решения на каждой выбоине и каждой кочке. Груз лежал сзади, и подвеске приходилось нелегко.
И все же злость нашла выпускной клапан. Она загнала его в разбитую колымагу с дышащим на ладан двигателем и скрипучим корпусом. Его жена легла в могилу двадцать четыре года назад. Их сын, Саша, сгорел заживо в попавшем в засаду танке у перевала Саланг, пополнив собой длинный список потерь злосчастной афганской кампании. Саша был идолом, непререкаемым авторитетом и примером для сына его брата, Виктора. Он, полковник Игорь Моленков, помог своему племяннику поступить на службу в Комитет государственной безопасности. Однако из КГБ Виктор ушел уже через два года, чтобы заняться новым, только что возникшим и очень прибыльным охранным бизнесом. Он работал с криминальными группировками Перми, потом уехал за границу, а в феврале этого года вернулся и даже навестил дядю. С той встречи все и началось. Обед приготовила жена соседа: жареная на гриле курица, картошка, квашеная капуста и бутылка отдающего уксусом вина сочинского производства. За обедом звучали намеки на благодарность за «крышу», а когда племянник уехал на своем серебристом «БМВ», на столе остался небольшой конверт, как будто они заслужили не только словесную благодарность, но и подачку.
Вот тогда и начался серьезный разговор. Жена Яшкина, та, которую он называл не иначе как «мать», ушла спать, а мужчины засиделись. За одной бутылкой последовала другая, а потом настала очередь откровений. Яшкин рассказал о зарытом в огороде контейнере и, словно в подтверждение своих слов, указал на скрытый снегом холмик за окном. Накинув пальто, они отправились в отель, где остановился Виктор. Разбудили. Подождали, пока уйдет спавшая с ним девушка. Рассказали о закопанном на огороде контейнере. Начальное недоверие постепенно сменилось волнением. Прозвучала цена. В пятом часу утра они вышли из номера Виктора. Каждый держал в руке новый мобильник, а в голове полученные инструкции: какие сообщения будут получены и как на них отвечать. Девушка, которую прогнали из номера, сидела внизу, в фойе. Увидев, что они уходят, она бегом бросилась наверх, демонстрируя цвет своих трусиков.
Сообщение пришло в назначенное время.
В утренних сумерках, перед рассветом, они раскопали тайник, подняли свинцовые листы и, сопя и матерясь, достали завернутый в мусорные мешки контейнер. Уже рассветало, когда они сорвали пластик и увидели боеголовку, такую чистую, что при свете фонаря можно было прочитать серийный номер. В первый момент Моленкову даже стало страшно. А вот сосед не испугался. Боеголовку завернули в новые мешки, перевязали проволокой и перенесли в багажник старенького «полонеза», сразу же осевшего под немалым весом. Сверху ее прикрыли брезентом. Потом уложили свои мешки и — это предложил Моленков — повесили над задними дверцами свою старую военную форму.
Прежде чем выехать, полковник в отставке Игорь Моленков прошел по дороге и, отыскав наилучшее для приема место, достал полученный от Виктора мобильный телефон. Требовалось немногое: набрать уже введенный номер и трижды произнести слово «да».
И вот теперь они уже подъезжали к Мурому.
Во что втягивает его этот согнувшийся за рулем старый дуралей, спрашивал себя Моленков, глядя на Яшкина. Хотя нет, не так. Старых дураков здесь двое. Они оба виновны. Оба переступили порог и оказались в уголовном мире. Оба… машина резко затормозила, и его бросило вперед, на ветровое стекло. Моленков едва успел вскинуть руки, закрывая лицо.
Остановились. Яшкин сидел неподвижно, закусив желтыми зубами бледную нижнюю губу.
— Почему стоим?
— Колесо лопнуло.
— Не может быть.
— Заднее левое. Ты что, не почувствовал, как мы на что-то наскочили?
— Запаска есть?