Профессора не могли вместить в себе охватившего их безумного восторга и вдруг запрыгали на месте, словно дети, испуская дикие крики радости. Затем они бросились в объятия друг другу, проливая слезы от счастья.
На минуту оба как бы лишились рассудка.
Новый же Человек не обращал на них ни малейшего внимания.
Перестав зевать, оживший вдруг весь съежился и, задрожав от холода, обхватил себя руками.
Когда профессора пришли наконец в себя и поняли, что существо озябло, они принялись спешно одевать его. Существо не выказывало сопротивления. Очевидно, ему было приятно согреться в суконном костюме, приготовленном для него заранее. И лишь когда профессора несколько неумело застегивали ему подтяжки, то Новый Человек, сделав гримасу, издал неопределенный звук недовольства.
— Мы вас не будем беспокоить долго, — ласково сказал лысый ученый, суетясь возле своего детища и натягивая на него теплый пиджак.
Предупредительность профессоров была так велика, что они не забыли даже положить в карман пиджака чистый носовой платок.
Профессора снарядили ожившего как куклу и не могли налюбоваться на него, до того он казался им милым и симпатичным. Они с восторгом заключили бы его в свои объятия, сгорая жаждой расцеловать его, но боялись потревожить, не зная, как это отзовется на нем, и восхищение только лилось из их глаз, которые сияли у обоих друзей, как звезды.
— Садитесь, пожалуйста! — необыкновенно любезно предложили они Новому Человеку.
Но он стоял, как истукан, с неподвижно устремленным перед собой, как бы ничего не видящим взором, и не слышал или не понимал речей своих отцов.
От прежней интеллигентности в его лице не осталось и следа. Физиономия его сделалась глупой и неприятной. Бесконечно милой она могла казаться только влюбленному взору товарищей-профессоров.
Странное дело: Новый Человек имел весь облик красавца-художника, умершего накануне. И в то же время все лицо его изменилось до полной неузнаваемости. Из него совершенно исчезли выражения мысли, одухотворенности, тонкой нежности и изящества. Их сменили тупость, как бы сомнамбулический автоматизм и животная грубость в выдавшейся вперед нижней челюсти.
— Должно быть — он глух, — тихо заметил седой.
— Или не понимает еще человеческой речи, как существо первобытное, — извиняющим тоном отозвался добряк лысый. — Как это поучительно видеть пред собой первобытного человека!.. Но он будет быстро прогрессировать в современных условиях!
Существо начало разевать рот, показывая, что у него там все пересохло.
— Он хочет пить! — догадался лысый и поспешил налить стакан воды.
Новый Человек выпил ее залпом.
Седой подвинул ему кресло, слегка толкнув им ожившего. Колени последнего подогнулись и он непроизвольно упал на сиденье.
Немного погодя существо страшно зачавкало челюстями.
Ученые всполошились.
— Он хочет есть! Как мы не догадались!
— Я побегу распорядиться! — крикнул на ходу лысый, исчезая за дверью.
Через несколько минут он уже вернулся со сторожем, который нес прибор и судок с кушаньем.
Все это было тотчас же размещено на небольшом столе, придвинутом к Новому Человеку.
Пристально приглядевшись к последнему, сторож произнес:
— Оживел-таки!.. вишь, какой стал!
Сторож покачал головой с видом соболезнования.
Профессора не стали посвящать его в свою тайну и отпустили его.
Вкусный пар пищи раздражил обоняние Нового Человека, который накинулся на нее, как голодный зверь. Он низко склонился над тарелкой и схватил котлету прямо зубами, по-собачьи, лишь придерживая ее руками.
Седой хотел обратить его внимание на вилку и нож, но тот зарычал на него, словно боясь, чтобы у него не отняли пищу. Затем он вылакал из тарелки суп и руками же стал набивать рот пшенной кашей. Он весь вымазался едой, имея самый отвратительный вид.
При всей своей благосклонности, профессора брезгливо отстранились от него.
— Он жрет, — сделал седой лаконическое определение.
— Да, ест как животное, — согласился с ним коллега.
Покончив с кушаньями, Новый Человек принялся отдельно за черный и белый хлеб, который он засовывал в рот огромными кусками и ел давясь, отчего на глазах даже проступили слезы.
Пищи было принесено в изобилии; ее могло хватить на пятерых, но Новый Человек поглотил ее всю один. Уничтожив все, он громко икнул и тогда откинулся на спинку кресла. Желудок его заметно оттопырился, а дыхание стеснилось в груди. Он принялся зевать во весь рот.
— Ах, как мы оплошали, — воскликнул лысый ученый, — не поставили здесь кровати!