Представляюсь. Жмем друг другу руку сдержанно, но тепло, как люди, хотя незнакомые, но связанные общей профессией и притом представители двух великих дружественных наций.
— Как вы себя чувствуете в нашей столице, глубокоуважаемый коллега?
Мне кажется, что я сразу взял верный тон, так как гениальный писатель ответил мне весьма любезно:
— Благодарю вас, я чувствую себя у вас так же хорошо, как и везде, где могу бывать часто на свежем воздухе.
— Долго ли предполагаете пробыть в нашем городе, сэр?
— В общем, довольно продолжительный срок. Но, конечно, я намерен возможно чаще покидать его, разъезжая на охоту.
— На охоту?
— Да. Мой родственник, мистер Грин, и некоторые из его друзей устраивают для меня ряд великолепных зимних охот в окрестностях Петербурга. Конечно, зайцы и даже медведь после тигров…
— Вы говорите… тигров? (читатель может быть спокоен: и тени удивления в моем голосе не дал я заметить великому писателю при этом вопросе).
— Тигров. В джунглях Индии. Я прямо оттуда. О слонах не упоминаю просто потому, что охота на тигров затмевает всякую другую; это поистине королевская охота! Возвращаясь к нашей теме о зимней охоте, я должен сказать, что и в ней я — не новичок. В Сибири, близ Якутска…
— Я поражен, — вставил я драматическим шепотом. — Такие обширные путешествия и в то же время такая блестящая и плодотворная литературная деятельность!
Мистер У. задумчиво потер пальцами верхнюю часть переносицы и сказал:
— Литература, да… Говоря вообще, если бы литература отнимала у меня столько времени, сколько охота, может быть… Но не будем отклоняться от предмета нашей беседы. Вы ведь намерены меня интервьюировать. Ну что ж, хотите, я сообщу вам один эпизод, который еще неизвестен прессе…
Я выразил свой восторг, конечно, в пределах английской сдержанности.
— Этот эпизод, дорогой сэр, имеет отношение, несомненно, к вашей литературной деятельности? — спросил я.
— Нет, — ответил У. скромно, — не к литературной, а к охотничьей деятельности. Это было в тундрах Сибири…
Истинные таланты, когда коснутся их произведений, долго уклоняются от разговора о них со скромностью и застенчивостью, которые можно назвать поистине целомудренными. Я оценил эту сдержанность У. и решил безропотно прослушать его охотничий рассказ, чтобы затем уже осторожно навести разговор опять на литературу.
Мистер У. пустился рассказывать, а я слушать. «Эпизод» происходил, видимо, в каком-то чертовском захолустье. У. повез меня (конечно, в переносном смысле) сначала по Сибирской железной дороге, потом на лошадях, наконец, на собаках. Мы стремились добраться до одной весьма редкой породы лисицы. Мороз стоял ниже 40° (или 80°, не помню). Мы ехали по двенадцати часов в день и ночевали у якутов. В пути отморозили себе палец на ноге.
— Девятьсот шестьдесят пять ваших верст мы проехали без одной большой остановки! — воскликнул У.
Наконец, мы приехали к цели нашего странствия, в какое-то селение, где жило около ста русских и сотни три якутов. Оттуда опять поехали, отморозили еще два пальца и ухо. И наконец… убили-таки проклятую лисицу!
Похлопав меня дружески по плечу, писатель прибавил с детской гордостью:
— Можете смело описать эту охоту в вашем журнале; этот случай еще нигде не был напечатан.
Я решил, что пора действовать энергичнее.
— Конечно, я не премину воспользоваться вашим любезным разрешением, дорогой сэр. Позвольте же мне заодно спросить вас… Я конечно, и сам охотник… в душе, но для ваших русских читателей… литературная ваша деятельность…
— Вы хотите меня спросить о моей книге?
— Да, — ответил я, становясь смелее, — но не о вашей последней книге.
Последние слова я подчеркнул, так как охоты, откровенно говоря, с меня было довольно! Но английский писатель, к сожалению, не вполне меня понял.
— Свои предыдущие книги я, признаться, сам не очень люблю; это произведения моей молодости. В таком случае, давайте поговорим о моей будущей книге.
Наконец-то!.. В какой новый мир унесет нас его прихотливая фантазия? Снова на Марс? Или в XXX век? В четвертое измерение? Или, быть может, даровитый романист готовит произведение, в котором нас пленит глубокая психология, яркость типов, живость рассказа? Я собирался уже засыпать У. всеми этими вопросами, но он сам предупредил меня, сказав:
— Это будет книга… о ружье.
Я едва не утратил своего душевного равновесия, но… неожиданная догадка озарила мой ум. Улыбнувшись тонко, как человек, собирающийся сострить, я спросил: