- Смотрят, как волки, того и гляди загрызут, - невесело усмехнулся профессор, когда мы уселись пить чай. На столе были хлеб, и вареная картошка. Тяжело было в городе с продуктами!
- Меня к буржуям сразу причислили, все ждали, что я что-нибудь против новой власти скажу. Я бы сказал, да что толку, горбатого разве только могила исправит.
- Ничего говорить не нужно, - встревожено сказала Ирина, - уж очень эти озверевшие люди скоры на расправу.
- Скорее бы их загнали обратно в ту бездну, из которой они повылезали, - с чувством сказал профессор, - надеюсь, ждать не долго. Москва, Ярославль, Рыбинск, восстали. Говорят, летом пали Симбирск, Уфа, Екатеринбург и Казань. На Дону бьет большевиков генерал Краснов. Сумасшедший Ленин готов всю Россию продать немцам. Никак не пойму, что случилось с великой империей? Анархия, массовые убийства, дикие лозунги. Большевики эти неизвестно откуда объявились. Куда катимся?
- Папа, на Руси это не первая смута, - сказала Ирина. Девушка работала сестрой милосердия с отцом в госпитале, но сегодня осталась дома, чтобы заниматься моим лечением. Подозреваю, ей двигало не только желание помочь, но, в большей степени, любопытство.
Выяснилось, что я оказался в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, через год после революции. Меня забросило более чем на сто лет назад! На столе я увидел старую газету "Утро России", номер за июль 1918 года.
- Пишут одни глупости, - заметил Иван Петрович, - сплошное смятение умов.
- И все же я гляну?
- Конечно, если вам интересно читать, о чем пишут эти щелкоперы, - великодушно разрешил он.
Я мельком пробежал заголовки. Бросилась в глаза часто повторяющаяся буква "ять", от которой у нас избавились после февральских беспорядков. Заголовки гласили:
"Красные в кольце окружения - конец Совдепии?"
"Поможет ли Антанта Колчаку?"
"Нужна ли нам такая демократия? В.М.Зензинов и Самарский Комитет Учредительного собрания (Комуч)".
Последнюю статью я прочитал. И понял, что здесь в России, сколько людей, столько мнений. Каждая группировка тянула к себе. Шансов договориться между собой у них не было. Мне стало ясно, что в такой обстановке к власти, в конце концов, скорее всего, придет тирания.
Я подумал о том мире, который оставил. У нас подобных потрясений пока не было. Мелкие конфликты не в счет. В прошлом веке, в феврале семнадцатого случились волнения, которые привели к установлению конституционной монархии. А вскоре началась гонка вооружений. Безумная и безудержная. Страны сбились в блоки и коалиции, в последнее время все чаще звучали призывы переделать мир. Все жаждали пространства и ресурсов. И каждый хотел, чтобы на него работали другие.
В развитых странах энергетику питали электростанции с генераторами времени Лифшица. Мир, затаив дыхание, ждал, когда ученые, наконец, смогут создать давно обещанную бомбу времени. Наконец, финал, бомба испытана, старая вселенная осталась далеко, за порогом пространства-времени. А новая... воюет, стреляет, убивает. Не подозревая, кому, возможно, обязана своим существованием. Я посмотрел в угол, где висела потемневшая от времени икона какого-то святого. Молятся, небось, богу, а молиться нужно нашим яйцеголовым. В свое время я много читал о чудесных свойствах генераторов Лифшица, поэтому не было бы ничего удивительного, если именно они, сами того не подозревая, приложили руку к возникновению этой вселенной.
- Может быть, Сергей, вы расскажете нам о себе? - оторвал меня от размышлений профессор. - Кто вы и каким образом убереглись от пуль красноармейцев. Ведь они в вас стреляли?
Ирина буквально поедала меня своими большими глазами. Только сейчас я заметил, что они у нее голубые, как морская гладь. Что сказать этим добрым русским людям, которые поддержали меня в трудный момент?
- Трое красноармейцев решили, что я белый офицер...
- Разве вы не офицер? - живо спросил профессор.
- Офицер, конечно, - тут я нисколько не покривил душой.
- В каком роде войск?
- Я летчик, летаю на всех видах самолетов.
- В авиаторах у красных сейчас большая потребность, - заметил профессор, - не желаете послужить новой власти?
- Они меня снова к стенке не поставят?
Иван Петрович поморщился.
- Скажете, что в белом движении не участвовали, желаете сражаться за рабочих и крестьян. У вас, кстати, родители живы?
- Я сирота.
- Замечательно! То есть, извините, конечно, я вам искренне сочувствую. Если что, отвечайте, что родители у вас были служащие, никаких дворянских корней! Большевики дворян терпеть не могут.
- И вы действительно летали? - мечтательно произнесла Ирина. Я увидел в ее глазах, если не обожание, то откровенный восторг.
- Летал, конечно. Сейчас многие летают, - ответил я. Мой равнодушный тон девушка приняла за природную скромность, коей я особенно не отличался.
- Как раз, летают сейчас очень немногие, - поправил меня профессор, - ну так как, желаете стать военлетом?
Я, разумеется, выразил полное согласие.
- Тогда поступим следующим образом. Завтра вы отправитесь с нами в больницу, там лежит раненный красный авиатор, он скоро выписывается. Поговорите с ним на предмет службы. Если за вами не числится больших грехов, думаю, с этим проблем не будет.
Я его горячо поблагодарил, он же, снова поморщившись, сказал: "Право, не стоит, мы русские люди, должны помогать друг другу!". Что ж, с этим нельзя было не согласиться.
Утром после легкого завтрака мы вышли из дома. Было сумрачно, холодный ветер гнал по тротуару желтые листья. На мне снова была шинель, уже без погон. Избавиться от высотного костюма я отказался наотрез. Я объявил, что его мне еще до революции прислали из Японии, это сразу избавило от ненужных вопросов. Прохожих на улице не было видно, испуганные люди отсиживались по домам. Окна везде были наглухо зашторены, город словно вымер. Только раз нам навстречу попался отряд пестро одетых красноармейцев с винтовками. Некоторые были в шинелях, иные в кожанках. На одном я увидел матросский бушлат и брюки клеш. Бескозырка лихо сдвинута на затылок, грудь крест-накрест перепоясана пулеметными лентами. Почти у всех на фуражках красные банты. Большинство были обуты в ботинки, редко кто в сапоги, а кое-кто даже вышагивал в лаптях. Тем не менее, настрой у них был бодрый, они даже пели: