Полет прошел без сучка, без задоринки. Я развалил дом до основания. Наверное, с земли это было похоже на гнев божий. Перепуганные охранники все же пытались стрелять по самолету из винтовок. Возможно, они приняли "Си-38" за летающую тарелку. А может, решили, что это новое оружие белогвардейцев. Мне было все равно. Я добавил им пару ракет "воздух-воздух", мне они были без надобности. В сумерках то, что осталось от здания, пылало, как факел. А у меня перед глазами стояла наглая троица: командир, человек со шрамом и молчун Михась. Коли они там, на этом заседании, будь я проклят, если от них что-нибудь осталось. Вся операция заняла считанные минуты. Я сделал еще один прощальный круг, чтобы полюбоваться на пожарище и повернул обратно. Радости не было, только в душе странная пустота. Убивать людей, даже если это подонки, мне не хотелось. А вот пришлось.
Я посадил самолет на прежнее место. Как мне с ним поступить? Самолет представлял собой огромную опасность. Лучше всего его было бы уничтожить. Но что-то удерживало меня от решительного шага. Вдруг он еще понадобится? Вскоре настал день, когда я пожалел, что не грохнул его немедленно об землю. Но в тот вечер я возвращался в общежитие с чувством исполненного долга.
- Ты слышал, белые разбомбили здание Чрезвычайной Комиссии? - сообщил мне Георгий на следующее утро. - Там никого в живых не осталось. Сегодня комиссар собирает по этому поводу митинг.
Во дворе общаги повесили плакат: "Смерть врагам революции!". Когда собрались летуны, комиссар Николай Гаврилов, суховатый, невысокого роста, в кожанке, с револьвером на поясе, принялся ругать белогвардейцев, которые не останавливаются ни перед чем, чтобы восстановить прогнивший царский строй. Не гнушаются идти на подлость, бомбить мирных граждан.
Я его слушал, а у самого перед глазами стоял визитер из моей вселенной. Ученые там тоже боролись за возвращение к жизни своего мира. Им очень не хотелось кануть в лету. Я сравнил их с царизмом. И приходил к выводу, что они тоже насквозь прогнили.
"Сами виноваты, кушайте блюдо, которое сами приготовили!", - злорадно подумал я.
Комиссар словно вторил моим мыслям: "Царизм сам виноват в том, что произошла революция. Низы больше не могли жить по-старому, верхи не хотели. Возврата к прошлому не будет!". В душе я с ним согласился. "Надеюсь, Лифшиц здесь, если родится, никогда не будет заниматься физикой! - подумал я. - А физики пусть лучше атом расщепляют, а не трогают время!". Атом, конечно, тоже не подарок, но, по крайней мере, вселенную уничтожить с помощью реакции расщепления невозможно.
На следующий день по городу прокатилась волна арестов. К счастью, ни профессора, ни его дочь, они не затронули. Оба трудились в больнице и, несомненно, приносили новой власти пользу.
Нашу знакомую троицу, к моему удовлетворению, больше никто не видел.
Для Чрезвычайной Комиссии подыскали другое здание, в центре города, прежнее восстановить не представлялось возможности.
На днях я заглянул к Ивану Петровичу в гости. И старик профессор, и Ирина моему визиту были искренне рады. Я купил по дороге на рынке ароматные пироги с капустой, и мы с наслаждением пили с ними чай. Профессор поделился новостями из больницы.
- К нам поступил раненный красноармеец, некий Петров, он служил в охране Чрезвычайного Комитета. Рассказывает фантастические истории. Будто налетел на них невиданный аэроплан без винтов, метал огненные стрелы. Неужели у белогвардейцев появилось новое секретное оружие? Англичане им танки поставили, теперь прислали летающих монстров?
- Чепуха это, - сказал я, - научный прогресс предполагает постепенное развитие техники, а то, что вы рассказали, более похоже на фантастику. С танками все более-менее ясно. А вот на каких заводах могли изготовить подобный аппарат без винтов? Каков принцип его движения?
- У Жюля Верна описаны похожие устройства, - заметила Ирина.
- Фантастика, - повторил я, - кто-то из командиров прозевал массированный налет белогвардейской авиации, скорее всего, пары или тройки "Ильи Муромцев", а теперь пытается перевалить свою вину на чудо. Не бывает чудес, и точка!
- Право, это скучно, - Ирина надула красивые губки, - меня всегда привлекало необычное.
Она лукаво посмотрела на меня. Что мне оставалось? Я предложил ей сходить со мной в театр. При первой возможности, как только появится свободное от работы время.
- А как же ваша жена? - сухо спросила она. Голос ее был заметно напряжен.
Сказать, что я жену ни разу не видел и даже не знаю ее имени? Глупо получится!
- Она уже далеко и не со мной, - я подпустил в голос немного грусти. Женщины, как правило, жалеют несчастных. Так и получилось. Вскоре мы стали регулярно посещать театр. Мне было с ней хорошо. После театра много гуляли. Это были лучшие вечера в моей жизни. Она читала мне Блока, я, в свою очередь моего любимого поэта Кедрова, безвременно погибшего во время февральских волнений:
Люди, как листья с дерева жизни,
Осень наступит, и листья кружат,
Лист оторвался, лист закружился,
Все преходяще, как листопад...
Ирина удивлялась, почему она ничего не слышала об этом поэте. Неудивительно, может быть, он здесь вообще не родился.
На этом история с бомбой времени не закончилась. Явился второй гонец, про себя я его окрестил "нытиком". С его появления я начал свое повествование. Он умолял меня вернуться.
- Хорошо, я подумаю, - пообещал я, хотя для себя давно все решил, и он, счастливый, удалился. Как я хотел, чтобы они от меня отстали! Я надеялся напрасно.
Тот день начался, как обычно. Разборка полетов, затем тренировочные бомбометания на полигоне.