Заинтриговал. Воронцов несколько дней не сводил глаз с дисплеев. Прошла неделя, потом месяц — ничего. А однажды утром Крафта с женой и семнадцатилетним сыном нашли мертвыми в их нью-йоркской квартире. Писали: отравление газом, случайность. Воронцов, как и все, не поверил, решил — убрали свидетеля. Что-то действительно произошло в Неваде. Что? Репортаж Крафта остался ненапечатанным, в редакции «Нью-Йорк таймс» утверждали, что никакого репортажа и не было…
— Вспомнили, значит, — буркнул Портер.
— При чем здесь Льюин? Не думаете ли вы, Дэви, что он имел отношение к взрыву?
— К Крафту, — поправил Портер. — Вы думаете, Крафт ничего больше не видел, кроме взрыва в Неваде? Это был волк, не мне чета. И не вам, Алекс, извините. И если его имя всплыло рядом с Льюином, то это серьезно. И не психология тут, забудьте вы о ней.
— А Коули, музыковед… Она-то при чем?
— Вот это мне как раз удалось узнать быстро. Я позвонил ей и сказал, что восхищен речью Льюина и хотел бы поговорить с ней о нем. Представьте, никакого удивления. Сказала только, что новых взглядов Льюина не разделяет и впредь не желает его видеть. Я… В общем, мы договорились о встрече. Еду в Филадельфию. Говорю об этом только вам, Алекс.
— Не скажу я никому, — вздохнул Воронцов. — Кому я могу рассказать? Мне вы, кстати, тоже могли не докладывать. У меня такое впечатление, Дэви, будто эту комедию с тайнами вы разыгрываете специально для меня.
Портер повернулся к Воронцову, рассматривая его в темноте, хотя мог видеть лишь силуэт.
— Мы договорились работать вместе, Алекс, — сказал он. — Когда я возвращался из Вашингтона, мне показалось… По дороге из аэропорта убедился… В общем, удалось уйти. Следили настолько неумело, что, видно, просто старались показать — не суйся. До той поры я раздумывал — отказаться или нет. Решил взяться. Не ради вас, Алекс. У меня свои понятия о том, что я должен и чего не должен делать. Как и многие, я могу время от времени идти на какую-то сделку — деньги есть деньги. Могу остановиться перед каким-нибудь паршивым Рубиконом и побояться его перейти — страх есть страх. Но если я сделал что-то, пусть даже по незнанию, такое, например, как сегодня, когда начал расспрашивать о Льюине человека, которого не должен был спрашивать… В общем, если подпрыгнул, то ведь не останешься висеть в воздухе, верно? Нужно сгруппироваться и постараться не упасть мордой в грязь. И потом… история с Крафтом. Об этом как-нибудь в другой раз. Но имя Крафта для меня очень много значит… Вы что-нибудь поняли, Алекс?
— Понял, — протянул Воронцов, — что вы, Дэви, не совсем такой, каким мне представлялись.
Голова оставалась тяжелой, хотя Воронцову удалось часа четыре поспать. Проснувшись в половине одиннадцатого, он принял душ и теперь просматривал компьютерные выпуски газет, отмечая все, что могло бы пригодиться. В «Вашингтон пост» выступил Браудер — помощник президента по национальной безопасности. Предстоял новый раунд переговоров с Москвой по вопросам сокращения вооружений в Европе, и Браудер давал свою оценку ситуации. По его мнению, членство России в НАТО не принесло этой организации ощутимых дивидендов, скорее наоборот — президент Мурашов использовал участие его страны в балканском и турецком конфликтах для решения с помощью НАТО таких своих, сугубо внутренних, проблем, как усмирение северокавказских народов.
Выведя на экран «Филадельфия стар», Воронцов увидел на второй полосе набранную трапецией знакомую фамилию.
«Жаклин Коули, сотрудница Музыкального общества Филадельфии, замешала в торговле наркотиками. Ведется следствие, но уже сейчас ясно, что так называемые деятели культуры насквозь лживы, и их призывы к моральной чистоте не стоит воспринимать всерьез.» Рядом напечатана фотография. Жаклин Коули можно было дать лет двадцать пять, не больше. Привлекательное лицо, открытое, обаятельное… Наркотики? Чего только не бывает! Именно так и подумает обыватель, прочитав заметку. И еще — «не стоит воспринимать всерьез».
Взял ли Портер интервью? Или попал в разгар скандала? Что бы она ни поведала о Льюине, использовать бессмысленно. Словам ее больше нет веры. Очень ко времени эта заметка. Слишком ко времени.
Одеваясь, чтобы ехать в российское консульство, Воронцов увидел мерцающий желтый сигнал на экране компьютера. Это означало, что в резервированной им группе ячеек общенационального банка данных появилась информация, требующая считывания. Воронцов набрал свой код, и по экрану побежали буквы:
«Алекс, не ищите меня. В дальнейшем связь только через компьютер. Запомните мой код 452but/@-21. Запомните код, сейчас он будет стерт из памяти. Десять секунд. Запомните и наберите код. Пять секунд. Запомните и наберите код. Ноль.»
Осталась строка: «В вашем блоке оперативной информации нет».
«Какой там был код?»подумал Воронцов. Вспомнил с трудом, в последних двух цифрах был не уверен. Два-один или один-два? «Конспиратор чертов. О его музыкантше пишут в газетах, а он по инерции играет в Пинкертона.» Воронцов набрал код, задумавшись перед последними цифрами.
«Алекс, информация будет стерта через три минуты после того, как вы начнете ее читать. Запоминайте, печать не вызывайте, она блокирована. Сделайте, о чем я прошу. В Публичной библиотеке штата должен быть материал о слушании дела по поводу растраты фондов Сената по прогнозированию. Дело связано с ОТА, наверняка опубликовано в „Сборнике законодательных актов“. Слушание состоялось примерно в мае третьего года. Нужны фамилии лиц, проходивших по делу, и их профессии. Далее выясните: какой фирме принадлежит товарный знак — две скрещенные стрелы со знаком вопроса в центре. Очень срочно. Новая информация для вас будет храниться в этом же файле с 20. 00 до 20. 10. Внимание! Через двадцать секунд информация будет стерта. И еще, Алекс, не забудьте о последних работах Льюина.»
И — на пустом экране: «Файл не содержит информации». Воронцов уже собирался выйти, когда с коротким зуммером
включился факс: из Москвы поступил ответ на запрос о работах Льюина. Аппарат выдал около десяти страниц текста. «Прочитаю потом», — подумал Воронцов.
«Льюин Уолтер Клиффорд. Родился в 1959 году. Закончил Массачусетский технологический институт, в настоящее время работает в Хэккетовской проблемной лаборатории. Сначала в сфере его интересов была единая теория элементарных частиц, затем занимался расчетами эволюционных моделей Вселенной в случае наличия у фотонов и нейтрино массы покоя. Работа по этой проблеме стала его докторской диссертацией. В девяностых годах Льюин отошел от проблемы эволюции Вселенной.
В течение трех лет — с 1996 по 1998 — Льюин занимался анализом возможных мысленных изменений постоянной тяготения. Дело в том (внимание, А. А. — это важно!), что в 1998 году увенчались успехом многолетние поиски так называемых гравитационных волн. Эксперименты, начатые еще сорок лет назад в США Вебером и у нас в МГУ Брагинским, долгое время оставались безрезультатными. Первым обнаруженным источником гравитационных волн стал пульсар в Крабовидной туманности. Но излучал пульсар не так, как того требовала теория. Интенсивность излучения оказалась меньше, чем ожидалось, и была переменной. Льюин показал, что объяснить наблюдения можно одним из двух способов:
а) меняется (периодически!) масса пульсара — нейтронной звезды;
б) меняется (также периодически) величина постоянной тяготения.
Льюин склонялся ко второй гипотезе и приводил расчеты. Нужно сказать, А. А., что обе гипотезы более чем дискуссионны.
…В 1999 появилась работа Льюина с большим коллективом соавторов — описание конструкции прибора, на котором были
начаты эксперименты по обнаружению возможных изменений
постоянной тяготения. В работе содержались идеи, явно
принадлежавшие Льюину, а не соавторам — сугубым, так сказать,
технарям от физики. Одна из идей — возможность управления