Никто на борту летевшего выше «ланкастера» не заметил, что самолет Мунро находился совсем близко от их самолета. Единственный член экипажа, который мог бы увидеть это, был Джамми Джайлз, бомбардир, но он в этот момент не лежал в носу и не смотрел вниз, а сидел на месте летчика и сжимал рукоятки управления. Он никогда до этого не управлял самолетом в боевом полете. Джамми отказывался брать на себя эту функцию и сейчас, но летчик, старший лейтенант канадских ВВС Питерсон, известный своим друзьям как Родди, заявил, что это не просьба, а приказ. Джамми был старше Родди по званию, но Родди был командиром экипажа, и его приказы следовало выполнять.
— Хорошо, пьяная канадская свинья, — сказал Джамми, — только знай: я сейчас должен лежать на пузе и наблюдать.
Заменить летчика на «ланкастере» оказалось не так-то просто, как они оба думали. Чья-то нога в тяжелом ботинке ударила по штурвальной колонке, и в течение какого-то времени на педали управления рулем направления не было ничьей ноги: эти два обстоятельства привели к тому, что самолет занял в воздухе какое-то уму непостижимое положение.
Сначала они пробовали шутить. Джамми сочувствовал Родди, у которого начался понос.
— Родди, а ты знаешь, у кого коэффициент умственного развития равен одной сотне?
— Нет. У кого?
— У десяти канадцев! Ну ладно, выходи из этого богоугодного заведения, садись на свое место и веди самолет.
— Я больной.
— Канадский шут!
— Английский дурак!
— Я говорю серьезно! Давай иди!
— Я серьезно болен. На цель самолет поведешь ты, Джамми.
— А кто будет лежать на пузе? Ты, что ли, трансатлантический шут?
— Пусть бомбы сбросит Эл. У него это всегда получалось лучше, чем у тебя.
Джамми вздохнул:
— Ну ладно. Элун, брось этот радиолокатор, иди к бомбовому прицелу, слышишь?
— Есть, сэр, — ответил Элун. Он собрал в пачку лежавшие под лампочкой карты и направился с ними вперед. Когда он пробирался мимо сиденья летчика, Джамми протянул руку и ободряюще похлопал его по спине.
— Не забудь поставить бомбы на «взрыв», Эл.
— Хорошо, сэр.
В этот момент Джамми увидел со своего места необыкновенно сильный, как ему показалось, луч прожектора, который двигался по небу прямо на них. Луч прожектора казался синим-синим, каким, как ему говорили, он и должен был быть. Джамми торопливо нажал на педали руля направления.
Гиммель тоже увидел этот луч прожектора. Когда он двигался по гряде облаков, они светились, как покрытое инеем стекло. Хорошо видимый на фоне светлых облаков, как таракан на белой скатерти, двигался силуэт самолета.
— Сообщение: литавры, литавры! — произнес Гиммель в микрофон. Он ввел «юнкерс» в крутое пикирование и развернул его на тот же курс, которым следовал противник. Однако он шел слишком быстро и поэтому был вынужден направить нос своего самолета вверх. Этот маневр на какой-то момент поднимет его глаза выше обнаруженного противника, но так лучше, чем показать ему выхлопное пламя своей машины.
— Уходи влево! — крикнул Лофти Ли на бомбардировщике, пойманном лучом прожектора, и открыл огонь, а Мунро резко отжал штурвал от себя и поставил самолет на крыло. Лофти тщетно пытался удержать ночной истребитель противника под прицелом своих пулеметов, но это оказалось невозможным, так как бомбардировщик в это время находился в глубоком вираже. Мунро снизил горизонтальную скорость (а следовательно, и выхлопное пламя) до минимума и испытал приятное удовлетворение, увидев, что «юнкерс» на большой скорости промчался над бомбардировщиком.
— Никому не стрелять! — крикнул он. — «Юнкерс» потерял нас.
— Затаив дыхание, Мунро наблюдал, как истребитель впереди тщетно ищет упущенную цель. — Отличная работа, Лофти! — крикнул Мунро своему верхнему стрелку, который предупредил их о приближении истребителя Гиммеля. — Всем внимательно осматриваться. В такую ночь, как эта, они поднимут в воздух все свои истребители. — Мунро начал осторожно поднимать нос самолета, чтобы снова выйти на заданную для бомбометания высоту.
— Радиолокатор действует, сэр. Я буду сбрасывать бомбы на пожар в центре, — сказал бомбардир.
— О'кей, — ответил Мунро, — все в ваших руках.
— Левее, левее! Еще немного. Хорошо. Так держать! Левее, левее.
Пожары внизу напоминали маленьких пушистых зверушек. И они, действительно по-звериному, то вытягивались, то сжимались. Кое-где можно было различить крохотные яркие вспышки десятков зажигательных бомб. Каждый бомбардировщик сбрасывал фотобомбу, и они освещали цель яркой, в семь миллионов свечей, вспышкой. Такие бомбы сбрасывались каждые три-четыре секунды. В момент одной из таких вспышек Мунро насчитал вблизи своего бомбардировщика еще восемь «ланкастеров», и это так испугало его, что он отвел взгляд на приборную панель своего самолета.
— Левее, левее! Так держать!
Ошибочное восприятие этих команд было исключено, ибо слово «левее» всегда произносилось дважды. Добавочные слова «Так держать!» без всякой паузы бомбардир произносил тогда, когда хотел, чтобы Мунро только слегка довернул влево. Начался интенсивный зенитный огонь. Небольшие очаги пожара ползли по нитям прицела мучительно медленно: горящая школа, горящий газопровод, горящий альтгартенский рынок. Бомбардир ждал, когда к перекрестью подойдет самый крупный пожар — горящие здания в районе больницы.
— Левее, левее! Так держать! — Граница очага наползла на перекрестье. — Бомбы сброшены!
Бомбосбрасыватель был установлен на залповое бомбометание. Весь бомбовый груз был сброшен одновременно, и «ланкастер» подбросило вверх. Мунро поднял нос самолета. Еще тридцать секунд они летели по горизонтальной прямой, ожидая, когда взорвется фотобомба и аэрофотоаппарат зафиксирует, с какой точностью были сброшены бомбы.
— О'кей, — сказал Мунро и начал медленно разворачиваться. — Летим домой.
Всего в ста ярдах позади «ланкастера» Мунро шел бомбардировщик, управляемый Джамми Джайлзом. Джамми прилагал все свое умение к тому, чтобы как можно аккуратнее выполнять команды бомбардира, но так уж получалось, что его довороты оказывались все время чересчур большими.
— Левее, левее! — говорил Элун. — Правее. Слишком много, левее, левее. Так держать. Нет, слитком поздно. Правее. Так держать. Так, так, хорошо. Держи так!
Желтые огни от ориентирно-сигнальных бомб проскользнули намного левее от перекрестья прицела. Самолет прошел над церковью Либефрау. Штурвал дернулся во вспотевших руках Джамми.
— Бомбы сброшены, Джамми. Боюсь только, не очень точно, — доложил Элун.
— Давай сматываться отсюда, — ответил Джамми и начал разворот, увеличив с помощью бортинженера скорость полета.
— Подожди, пока взорвется фотобомба! — крикнул ему Родди, когда самолет начал крениться.
— Вот дьявол! — проворчал Джамми. — Я и забыл. Ну ладна, черт с ней. Дай мне курс домой, Элун.
— Ложись на двести восемьдесят четыре градуса, Джамми, и держись на нем точно четыре минуты.. — Закрой створки бомболюка, ты, болван!
— А я и забыл о них.
— А вот сделать снимок ты действительно забыл, — насмешливо сказал Родди.
— Слушай-ка, ты, бездельник! Неужели ты думаешь, что я специально повернул, чтобы не делать снимка?
— Английский ублюдок!
— А ты дезертир.
— Ты выпил перед вылетом, Джамми? — спросил Родди..
Несколько секунд Джамми не отвечал.
— Всего пару рюмок, — виновато признался наконец Джамми.
И тогда сразу всем стало ясно, почему обычно не очень-то храбрый Джамми проявил такое веселое безразличие к опасности.
Сидящий на месте летчика Джамми сначала очень смутился, а потом подумал: «Пусть уж они лучше знают».
Глава четырнадцатая
В ратуше телефоны бургомистра звонили беспрерывно: «Час тридцать девять. Флораштрассе. Фугасные. Пятнадцать раненых, двое убитых. Подземные магистрали не повреждены. Улица завалена». Телефонистка прикусила губу, когда добавила эту телефонограмму к множеству других, нанизанных на канцелярскую наколку. Телефонистка жила на Флораштрассе. «Час сорок одна. Больница Святого Антония. Фугасные. Число пострадавших не известно. Подземные магистрали не повреждены. Улица завалена».