— Кстати, Михаил Иваныч, — Тернов зашел с другой стороны, — прошу вас вернуть листы писчей бумаги, что мы вам выдавали. Надеюсь, ваши показания помогут нам быстрее установить истину.
Дон Мигель Элегантес непонимающе заморгал. Кажется, он испытывал некоторое смущение.
— Вы написали признательные показания? — следователь усилил напор.
— Разумеется, нет.
— Что все это значит? — возмутившись, Павел Миронович, тем не менее, осознавал, что гнев его несоразмерен пустяшности события. — Куда вы употребили казенную бумагу?
Сыромясов молчал, разминая пальцами так и не зажженную сигару. Тернов отвел взгляд от задержанного, скользнул глазами по письмоводителю: внимательно следящий за беседой письмоводитель вид имел почему-то несколько смущенный. Уж не манерой ли молодого начальника вести допрос?
— Михаил Иваныч! — рявкнул следователь, разозлившийся уже по-настоящему. — Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с господином Забродиным?
Сыромясов отшатнулся и побледнел. Губы его задрожали.
— Так вот каковы методы допросов в ваших застенках! — обиженно воскликнул он. — Мало того, что вы пытаетесь меня морально сломить, уничтожить, утверждая, что я более не являюсь сотрудником журнала «Флирт»! Так еще приписываете мне знакомство с каким-то проходимцем!
Тернов побагровел.
— Но записка эта писана рукой Забродина! И это яснее ясного даже без графологической экспертизы! А вы нагло отпираетесь!
— Не знаю я никакого Забродина! — упрямился флиртовец. — И брюки эти не мои.
— Отлично. Сейчас мы все быстро решим.
Павел Миронович обернулся к письмоводителю и непререкаемым тоном велел:
— Хрисанф Тихоныч, пошлите агента в «Бомбей», пусть доставит на очную ставку Забродина. Затем — велите разыскать и доставить сюда госпожу Май, пусть она лично подтвердит увольнение своего сотрудника, если господин Сыромясов не верит моим словам. Ну а я тем временем позвоню госпоже Сыромясовой. Надеюсь, она сможет опознать брюки своего собственного мужа.
Письмоводитель, энергично кивая и пятясь, выскользнул в дверь, и в следственной камере повисла тишина. Бледный Сыромясов смотрел на Тернова остановившимся взором. В глубине этого взора вспыхивали крохотные искорки, по которым следователь определил, что в мозгу лощеного негодяя идет судорожный анализ. В какой-то миг следователь даже поймал себя на мысли, что ожидает от обозревателя мод чистосердечного признания. Но время текло, а Сыромясов все не размыкал уст. Для ускорения процесса Тернов протянул руку к телефонному аппарату. Но телефон зазвонил сам.
Павел Миронович снял с рычага трубку. Телефонистка прощебетала, что с ним будет говорить товарищ прокурора. Следователь, раздосадованный тем, что звонок раздался в самый неподходящий момент и нарушил ход дознания, обещавшего уже через пять минут быть законченным, увидел явное облегчение на лице Сыромясова — судьба давала ему передышку.
— Следователь Тернов слушает!
— Дорогой Павел Миронович! — показная учтивость не обманула молодого сыщика, в голосе собеседника он расслышал железные нотки. — Я хотел бы облегчить вашу участь и несколько упростить ход дознания. Я только что подписал постановление об изменении меры пресечения подследственному Сыромясову. Бумагу отправляю с курьером вам. Так что подготовьте документы на освобождение задержанного. Разумеется, под подписку. И разумеется, с незамедлительным установлением надзора.
— А-а-а… на каком основании вы… — начал было Тернов.
— Мы приняли во внимание ходатайство князя Семихолмского. Остальное вам станет ясно в дальнейшем.
Товарищ прокурора положил трубку на своем конце провода, а Тернов на своем и еще долго смотрел на черную мембрану, тупо барабаня по столешнице пальцами. Затем он нажал на кнопку звонка, и в дверях появился дежурный надзиратель.
— Голубчик, — хрипло обратился к нему Тернов, избегая встречаться взглядом с доном Мигелем, — отведите задержанного в камеру.
Сыромясов охотно поднялся и двинулся к дверям.
Теперь, когда Тернов остался один, он мог дать волю своему гневу. Павел Миронович вскочил и забегал по кабинету. Он заламывал руки, он воздевал сжатые кулаки к потолку. Он чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Какое право имел какой-то князь Семихолмский вмешиваться в ход расследования?! И почему это князь так хлопочет о судьбе журналиста из «Флирта»? И почему так благоволит к убийце товарищ прокурора? Весь мир в этот момент казался молодому следователю состоящим из половых извращенцев, солидарных в своих преступных деяниях! Он знал, что уже через полчаса Сыромясов будет гулять на свободе, ибо кабинет товарища прокурора находился не так уж далеко от присутственного места Тернова. А для оформления подписки много времени не требуется. Эх, как сейчас пригодился бы Лапочкин! Старик наверняка объяснил бы ему, что все это значит! Но Лапочкин неизвестно где, ублажает, видите ли, миссис Смит, и выплеснуть клокочущее негодование и раздражение — абсолютно не на кого!