— Что? У этого крокодила Мурыча — да с такой красавицей? Со звездой синема? Рылом не вышел твой Мурыч. Нет, это он из вредности и из зависти ставит мне палки в колеса. Сам понимаешь — если моя статья будет без Жозефинки, то гвоздем номера станет его писанина о силачах!
— Вряд ли он дошел до такого злобного умысла.
Фалалей дернулся, напугав до полусмерти бабу в платке, сунувшуюся к нему с копеечкой. Наскоро благословив православную, лже-священнослужитель обрушился на воспитанника.
— Вряд ли! Вряд ли! — шипел Фалалей. — Здесь интуиция должна срабатывать! Говорил же мне Коля Соколов, не было сегодня у него в зале Мурыча, да и дядя Пуд ничего о Мурыче не сказывал. Аналитически осмыслить эти факты можешь? Получается, он весь день за Жозефинкой таскался. Голову даю на отсечение, уже успел напоить ее и небось заманил в свою постель.
— Да ты что! — воскликнул пораженный Самсон. — Он же не эротоман!
— Что ты понимаешь, сопляк? Мы все эротоманы! Или можем ими стать, только бы брату-борзописцу свинью подложить! А ты как думал? Здесь ангелов нет, только шваль болотная.
Самсон, впервые услышав такие слова в приложении к журналистской братии, понял, что друг его и наставник взбешен не на шутку. Однако беседовать им мешали прохожие, ибо, чем яростнее размахивал кружкой Фалалей, чем грознее становился его лик, тем чаще совались с пожертвованиями прохожие, привлеченные обликом попа, в клубах снежных вихрей взывающего из проема арки к совести православных.
— Он специально ее в постель уложил, — продолжил развивать тему фельетонист, когда очередной добросердечный христианин, внеся дань, скрылся за водосточной трубой, — чтобы я до нее добраться не мог ни сегодня вечером, ни ночью, а может быть, и завтра утром.
— Что же делать? — пролепетал Самсон, сунув руки в рукава и притоптывая ногами по мерзлой земле.
— Расчет его циничный, но неверный, — Фалалей яростно сплюнул, — я из чувства профессиональной чести просто обязан его переиграть. Едем!
— Куда?
— К негодяю Мурину! Там мы голубчиков и уличим. И тебе что-нибудь придумаем. Какое-нибудь преступление по страсти.
— Как же?
— Очень просто! — воодушевившийся Фалалей смотрел мимо Самсона в метельную мглу, словно ждал, когда в клубящихся вихрях его творческий замысел обретет конкретные очертания. — Мы ему пропишем по пятое число! Сейчас придумаю. Мотай на ус и запоминай. Мы его проучим!
Молодые люди покинули укрытие и рысцой побежали к саням, на облучке которых сидел сгорбившийся возница, его армяк с поднятым воротником, низко надвинутая на лоб шапка были густо припорошены снегом. У саней они остановились как вкопанные: сивая лошадка, словно узнав их, тряхнула головой, тихонько заржала. Ее влажный, косящий глаз излучал вселенскую печаль. Самсон вцепился в руку друга.
— Это он! Ну его к лешему.
— Нет, — придя в себя, Фалалей даже расхохотался, и живо ткнул в бок извозчика. — Привет, дуралей.
Возница сдвинул со лба шапку и сквозь сощуренные веки глянул на подвижников веры.
— Слезай, — повелел фельетонист, — да поживее.
Извозчик неохотно слез и встал перед Фалалеем.
— В Бога веруешь? — сурово вопросил журналист.
Мужик судорожно кивнул, поспешно перекрестился.
— Я обращаюсь к тебе как брат к брату и по поручению полиции, — сказал веско фельетонист. — Хочешь грех искупить?
— Какой еще грех? — подавленно вопросил возница, озираясь в надежде узреть городового или дворника.
— А вот такой! — воскликнул с жаром Фалалей и, откинув полость в санях, указал на жестяное ведро, прикрытое сверху тряпицей.
Возница крякнул и заявил:
— Так бы сразу и говорили, что нужно пожертвовать. Церкви православной никогда не отказываю. Алтына хватит?
— Да на кой нам твой алтын! — на миг Фалалей вышел из роли. — Давай-ка жертвуй это ведро, да поскорее.
— Как же-с так, — мужик растерянно воззрился на странного попа, — там ведь динамитец замороженный…
— Не рассуждать перед лицом Всевышнего! — рявкнул лже-поп. — Отвечай прямо! Жертвуешь ведро или нет?
— С динамитом?
— Да какой ты, право, безмозглый, братец! Знамо, с динамитцем! На кой нам пустое ведро?
— Берите уж, черт с вами, — сдался извозчик, — хотя это и в убыток мне.
Фалалей перекрестил возницу, погрозил ему пальцем и по-хозяйски уселся в сани. Самсон, немного замешкавшийся, последовал за другом.
— Что ты задумал? — спросил он неугомонного фельетониста. Тот, хотя сани и вихляли из стороны в сторону, умудрился вскрыть жертвенную кружку и вынуть оттуда денежки. — Куда мы едем?