Выбрать главу

— Да не чучело, а одну медвежью морду, — охотно отозвался Гоша. — Сейчас мода такая: на стены морды звериные вешать. Вот и выцыганил морду у меня один тип. Но это уж с неделю назад. А шкура медвежья осталась. Не желаете ли?

— Нет, не желаю, — отрезал Павел Миронович. — А кто морду, говоришь, купил? Фамилию помнишь?

— А как же? Грабин его фамилия. Видный такой — сам на барса похож. Сказал, что он ассистент мастера. Какого, каюсь, не доложил.

— Ну ладно, Гоша, ты сам мастер, — похвалил довольный Тернов. — Завтра приходи в следственное управление, запишем твои показания. Они нам пригодятся. А сегодняшние твои покупатели куда направились?

Гоша наморщил лоб и, наконец, изрек:

— Вот запамятовал. То ли к Гавриле Кузьмичу — то ли к Кузьме Гаврилычу?

Глава 20

— Батюшка, честный отче, отпустите мне грехи мои тяжкие! — слезливо возопил, с трудом ворочая языком, благообразный господин, сидевший на диване.

В облике его было что-то неуловимо знакомое: лицо, конечно, затекло жиром, но этот прямой крупный нос, эти характерные полукружия надбровных дуг над светлыми глазами… Рыхлый пузан попытался воздеть руки к потолку, но это не слишком хорошо ему удалось: на обеих его руках висли раскрасневшиеся, хохочущие барышни, весьма соблазнительные и слегка хмельные.

Фалалей обвел удивленным взором гостиную Гаврилы Мурина. Сам хозяин стоял возле голландской печи, сложив руки на груди. На губах его блуждала едва уловимая улыбка. Фельетонисту даже показалось, что Мурыч подмигнул ему — так, слегка, незаметно.

— Вот, уважаемый Василий Игоревич, — позади фельетониста раздался голос господина Либида. — Это иерей Горгий. Ежевечернее он навещает Самсона Васильевича: подкрепить духовные силы юноши, просветлить его душу и направить на путь истинный.

— О, отец Горгий! — пузан, глядя осоловевшим взором на невозмутимого священника, попробовал встать, но девицы снова помешали ему. Брюнеточка справа, склонила головку ему на плечо, другая, блондиночка, обвила рукой жирную шею старого сатира. — Я так счастлив, так счастлив… Хотя я и не смог еще встретить своего дорогого мальчика…

— Самсон Васильевич едва ли не днюет и ночует в университете, погрузился в учебники, посещает все лаборатории на всех факультетах, — пресерьезно сообщил господин Либид.

— Да, иногда прямо в аудитории засыпает от переутомления, — добавил Гаврила Мурин.

— Профессора на него не нахвалятся, — продолжил Эдмунд Федорович, — я наводил справки. Говорят, он даже порывался остаться на ночь в Публичной библиотеке, едва уговорили оторваться от чтения классических трудов по всем основным научным направлениям.

Василий Игоревич с жадностью переводил взор с одного враля на другого.

— О, мой мальчик! Мое драгоценное дитя! Неужели он так и не вкусил радостей столичной жизни? — в голосе господина Шалопаева послышались натуральные слезы.

— Отец Горгий, молвите слово, — саркастически ухмыльнулся Мурин. — Ведь Самсончик вам исповедуется перед сном.

Фалалей откашлялся в кулак.

— Истину глаголите, чада мои, не дитя, а сущий ангел.

Василий Игоревич всхлипнул.

— Как я хочу подержать в руках хотя бы одну из книг, к которым прикасался он!

Мурин изменил позу и картинным жестом обвел стены:

— Вы видите эти книжные шкафы? Все эти книги побывали в руках вашего сына! А вон там, на этажерке, видите стопку тетрадей? Это все им исписано! Вон на столе чернильный прибор — обратите внимание, как стерта краска на ручке его стилоса! Все от усердия и любви к знаниям!

— Душенька, киска, — попросил Василий Игоревич блондинку, — дай мне этот стилос! Я хочу его подержать, поцеловать, почувствовать тепло руки своего сына!

Девица вспорхнула с дивана и, пританцовывая, двинулась к письменному столу. Схватив стилос, она с разбегу прыгнула на диван, юбка ее игриво взлетела вверх и нечаянно обнажила чулок и подвязку.

— Пупсик, зачем тебе этот стилос? — томно повела глазами миниатюрная брюнеточка, — лучше меня поцелуй. Я начинаю скучать. Здесь неинтересно. И господа эти, фи, какие пресные… Я вина хочу!

Она принялась тормошить Василия Игоревича и ерошить его поредевшую русую шевелюру.

Фалалей стоял столб столбом, не в силах оторваться от неожиданного зрелища. Но все же заметил, как господин Либид сделал едва уловимый знак Мурину. Тот подошел к буфету и взял поднос с фужерами, виноградом, конфетами. А в центре подноса возвышалась бутылка коньяка.

— Прошу вас выпить за здоровье вашего сына, — возвестил господин Либид.