Лапочкин переместился по ковру, чтобы попасть в поле зрения Раджи-Бабая. Целитель поднял на мужчин волоокий взор.
— Я знаю, кого вы ищете, — сказал он, но голос его для Лапочкина уже звучал как-то глухо, а Самсон почувствовал, как ноги его становятся ватными и язык распухает во рту. — Она там.
Целитель указал на широкую низкую тахту в дальнем углу, над тахтой колыхалось легкое и прозрачное шелковое полотнище.
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Лапочкин направился к тахте. Рукой с зажатым в ней пистолетом он отодвинул дрожащую ткань. На тахте лежало стройное женское тело, прикрытое золотым покрывалом, а поверх покрывала была рассыпана целая гора цветов. Лапочкину бросилась в глаза точеная ступня, и фрагмент щиколотки с золотым браслетом… Но лица женщины он рассмотреть не успел, потому что с последним глотком отравленного воздуха ноги его подогнулись, и он распростерся на мягком ковре.
Зато лицо лежащей женщины великолепно рассмотрел оказавшийся внезапно на свободе Самсон Шалопаев. Бежать отсюда он решил в тот самый момент, когда проклятый Лапочкин, как мешок, свалился на пол и перестал цепляться за рукав его рясы. Но осуществил юный флиртовец свое решение только тогда, когда понял: перед ним, осыпанная цветами, с блуждающей сладострастной улыбкой на губах, лежит, погруженная в целительный сон, самая опасная для него женщина — Ольга Леонардовна Май!
Глава 22
Пять агентов, облаченных в штатскую одежду, и курьер в форменной одежде выстроились в кабинете следователя Казанской части. Сам Павел Миронович Тернов, заложив руки за спину, прохаживался перед шеренгой, бросая на безмолвных служителей Фемиды грозные взгляды.
Павел Миронович чувствовал себя скверно. Всю ночь он провел в ресторане «Аквариум» в надежде застать там неуловимых флиртовцев: сначала один, затем в обществе Лялечки, которой телефонировал на квартиру и пригласил приехать, чтобы и ей не было скучно.
Ожидая Лялечку, он обшарил все залы популярного притона, заглянул в бильярдную, около получаса слушал в концертном павильоне перуанских шансонеток, черных, экзотических женщин с длинными зелеными глазами и с нижегородским акцентом, потом наблюдал с застекленной террасы за скольжением убывающих и прибывающих гостей по аллеям заснеженного, освещенного разноцветными фонариками сада. Потом пожаловала Лялечка, и они самолично выбирали в аквариуме не уснувшего карпа. Они мило провели время за шампанским, устрицами, гдовским судаком в салате, шабли, за карпом, приготовленном в красном вине и усыпанным ломтиками лимона, изюмом и маринованными вишнями… К двум часам ночи глаза следователя уже застилал туман и он, обнаружив по соседству веселую компанию, в которой веселился и какой-то поп, некоторое время пытался сообразить, что же его привлекло к компании: то ли возмущение тем, что православный батюшка, пусть и без креста, так вызывающе попирает свой духовный сан, то ли что-то в облике батюшки, смутно знакомое…
На службу он явился поздно и с головной болью. Еще больше испортило ему настроение отсутствие Лапочкина: неужели помощник не управился с вредной старухой и все еще занят бесполезными поисками внука, измышленного фантазией писаки Петра Орловца?
Ну а когда он увяз в бумагах, отчетах и донесениях, собранных единственным верным человеком — письмоводителем Хрисанфом Тихонычем, голова его еще более пошла кругом. Он, конечно, письмоводителя поблагодарил и даже пообещал выписать ему наградные за усердие. И тут же велел собрать всех агентов, подключенных к дознанию о смерти мещанина Трусова.
Письмоводитель ретиво бросился исполнять указание, но отсутствовал слишком долго. Тернов хотел было уже сделать ему выговор, однако Тихоныч, возникнув в дверях, достал из-за пазухи белологовик — и сердце следователя дрогнуло. Видимо, старый служака по-отцовски пожалел начальника, сам по морозцу сбегал в лавочку за лекарством от похмелья…
Лекарство через четверть часа успокоило организм следователя, сознание его несколько прояснилось. Он еще раз пролистал бумаги, подшитые Тихонычем за время его и Лапочкина отсутствия в синюю папку.
А через час и вызванные агенты вошли в кабинет, не надеясь услышать что-либо приятное для себя. Призвал ретивый Тихоныч и курьера, подоспевшего из морга.
— Итак, сегодня уже среда, — пустился следователь с места в курьер, — вы двое суток провели в морге. Где окончательное заключение? Почему я опять вижу эти проклятые слова: «Предварительное заключение — остановка сердца»? Их я еще на месте преступления слышал. Вы что, два дня пьянствовали в морге? Дыхните!